Поэтический нарцисс. Регина Воробьёва

вымрет,

      Иссохнет и обезобразится.

      С ней, нищей, человек появится.

      Она в руках забьётся, уродина,

      В ней каждый нерв как прокажён.

      Он громко скажет слово «Родина!»

      И станет ясно – он чужой.

      В кабаре

      «Заблудиться снова, что ль,

      В самой маленькой Вселенной?

      Тело тленно – ну и что?

      Чувство тоже тленно!» –

      Он допел, дотанцевал.

      «В самой маленькой Вселенной,

      Заблудиться в человеке?»

      Месяц в небе дотлевал,

      В танце окунаясь в реки.

      Пахло кофе, пахло дичью.

      В ноты он не попадал,

      Но был молод и порхал

      У органа райской птичкой.

      Он твердил, невечно тело,

      Всё, что есть – не навсегда.

      На щеке его звезда

      Нарисованная тлела.

      Несчастно влюблённому

      Если б ты был стократно, стотысячно лучше – тогда бы!

      Если б ты был элегантней, богаче, умней,

      Если б ты был человеком другого масштаба –

      Может, тогда ты бы тоже понравился ей.

      Если б ты ездил в Париж, где готовят фламбе,

      Если б на свежую ягоду лили бренди

      И обжигали десерт в сладком сахаре при тебе –

      Может, тогда поклялись и тебе бы.

      Если б ты знал, скажем, пять или шесть языков,

      Если б у моря ты розы растил и оливы,

      Может, тогда б и её посетила любовь –

      Да и не только, ещё бы других красивых.

      Если б ты в Опере царскую ложу снимал,

      Жертвовал театрам, любил добродетель,

      Если б ты даже не знал, что бывает зима –

      Может, тогда никогда б ты её не заметил.

      Если б смотрел ты на небо в осеннем пурпуре

      И просыпалась мелодия рая в тебе,

      Может, тогда б ты не маялся этой дурью,

      Ездя в Париж, где прекрасно готовят фламбе.

      Вода в Неве

      Чернеет вода, а когда-то давно

      Смотрели монархи в неё и пили вино.

      Чернеет вода, а когда-то давно

      Смотрели монахи в неё и пили вино.

      В каретах у этой воды проезжали цари,

      И страх, даже глубже неё, в них кипел и царил.

      Они заходили молиться в часовню у этой воды,

      Как смертные люди, не перед, а после беды.

      Им ветер, паря над водой, напевал в унисон,

      И скалились здания только рядами широких колонн.

      Над их головами кроваво горела заря,

      Копытами цокала лошадь, под чёрные ноги смотря.

      Они выходили молиться к великой воде,

      И в радости даже молились сильней, чем в беде.

      Туда, где к воде восторженно камень приник,

      Где лилией пахло и листья качались, как лик.

      Потом для царей наступила другая пора,

      И листья сменили на чёрной воде катера.

      Мироздание. Вечер

      Моё проклятие, всех звёзд мерцание,

      Не повернуть уже назад,

      И розовеет небо, как фасад

      Мне в части видимого здания.

      Все притяжения и всё желание,

      Всё упоение,