Солнце на половицах. Анатолий Ехалов

человеком, грозя распороть лицо, либо выклевать глаза.

      Я закричал, но это не остановило петуха. Он вновь напал на меня. Мне хватило ума перевернуться и упасть лицом в землю, закрывшись руками. Но у меня оставался незащищенным затылок, в который ударял раз за разом своим железным клювом разбушевавшийся петух.

      Не знаю, чем бы закончилось для меня это избиение, но тут я услыхал лай и ожесточенное рычание. Петух был отброшен.

      И я почувствовал, что меня лижет, повизгивая в ухо, собака. Я поднял голову: это была Дамка! А от огорода уже бежали ко мне родители.

      …Наутро куры наши все так же паслись на лужайке.

      Но без петуха…

      Старик с коровой

      Эти строки были написаны лет сорок спустя, как мы покинули деревню, в которой я родился. Но была и другая деревня, которую покинула моя родня, дед, бабушка. Мать…

      …Перед самой войной в тридцать девятом году мой прадед Дмитрий Сергеевич Синицин, делегат Первого Всероссийского съезда крестьян, покидал родину. Было ему в ту пору за семьдесят восемьдесят лет. В стоптанных сапогах, старом полушубке на плечах, с котомкою за спиною. В руках у него была веревка, на которой он вел корову ярославской породы тоже не молодую уже.

      Брел он из деревни Наместово Междуреченского района Вологодской области в село Пречистое Ярославской области, куда уже перебралась вся молодежь большого синицинского рода.

      Дмитрий Сергеевич был последним вынужденным переселенцем.

      Первым из междуреченских пределов уехал мой дед Сергей Сергеевич Петухов, не согласный с колхозной политикой. В двадцатом году он высватал в Славянке мою будущую бабушку Марью Дмитриевну и привез ее в новый, пахнущий сосновой смолой дом в деревню Быково.

      Ох, и хороша была деревня Быково. Небольшая, уютная. Она словно ожерельем опоясала своими посадками высокий холм, вокруг которого лежали разработанные крестьянами поля…

      Матушка моя могла часами вспоминать эту привольную деревенскую жизнь. Она родилась в Быкове в двадцать седьмом году, а уж в тридцать пятом покинула ее.

      – Мы же природные крестьяне, – говаривала она. – В июне начинают возить навоз в поля, оставленные на пары. И такой волнующий запах навоза стоит во всей округе, что сердце радуется: так пахнет будущий урожай хлеба. А вот согнали с земли…

      К началу коллективизации у Сергея Сергеевича Петухова было уже пятеро детей, две коровы, ухоженные поля, пасека. Но одна корова утонула в трясине на болоте, где пасли неколхозный скот, а вторую, Краснуху, зарезали на нужды колхоза на деревенском пруду.

      Моей матери не было и пяти лет, она видела, как резали и разделывали кормилицу Краснуху. И еще она запомнила, как хохотали мужики, бросив к ногам девчонки большое окровавленное краснухино сердце, и она, ухватив его, плача от горя, потащила домой.

      А горе и призрак голода уже стояли у ворот нового соснового дома. Сергей Сергеевич первым покинул Междуречье, уехал в Пречистенский лесхоз за заработком, став пролетарием, делал дошники