Жиль. Максим Обухов

еле умещаясь, вошла в палату, не обращая внимания на пациента, сделала укол. Петя был бледен, его черные глаза смотрели на нее. Он больше походил на собаку, что забежала в летнее кафе попросить кусочек мяса.

      – Ты сегодня не как вчера.

      – Что испугалась?

      – Знаешь сколько мы отсюда, поехавших вытащили. Что мне делать? Ты сидел вчера ни рыба не мясо. Я уж думала все, потеряли Художника.

      – Слушай, ты можешь узнать? Меня могут отпустить на один день.

      – Ты чего задумал, сумасшедший, кто тебя отпустит? В «Арзамасскую правду» тебе ничего не завернуть? Шустрый! Сиди, отдыхай соседку слушай. Опустят его, ты видно точно умом тронулся.

      – Я так спросить.

      – Ты чего к ней намылился? Ну, говори, понравилась баба?

      – Не кому я не намылился, поняла меня.

      – Скучаешь да, она такая бойкая и на морду ни че.

      – Ни че.

      Петр встал и посмотрел на нее с недовольным видом.

      – Чего ты к словам цепляешься. Ухожу, кашу только доешь. Вкусная, Тамарка сварила, я уж две тарелки опрокинула. Пойду добавки просить.

      Петр пытался ее обвести глазами, бесполезное дело.

      – Что уставился, толстая штоль? Да ну тебя.

      И она выползла, точнее, вытиснулась из узкой палаты на более свободный канал и поплыла как баржа.

      Петр проводил ее взглядом. Ему хотелось кинуться к ней и расспросить про болезнь. Правда он уснет, и все что про него говорят? Она должна знать или по крайне мере слышать. Нюрка знает все сплетни, что крутятся в сером доме. Нет, эта бестолочь думает только о еде.

      – Это старичок с тремя волосиками врет, – думал Петр. Куда запропастился сон, что мне обещали в ординаторской? Куда он делся? Мне клялись, что я буду спать больше недели. Прошло два дня и ничего.

      На него смотрела облупленная штукатурка, деревянная дверь с облезлой ручкой.

      – Ни чего не меняется в этой жизни. Кругом один обман.

      Он улегся на кровать, скинув тапочки, и стал смотреть в белый потолок. Говорить нечего, надо бежать. Вечером пробраться через коридор до того как запрут двери. Они все равно не проверяют. Там через запасной ход. Нет, закрывают. Они все бояться третьего этажа. Боясь, что он спуститься к ним.

      Петр вспомнил, и его рука стала охлопывать свою одежду в поиске заветной бумажки.

      – Да куда я дел, – он нашел, вытащил из кармана помятый листок. Ее номер и поцелуй.

      Сложенные цифры смотрели на него искоса, сидя ровным строем. Петр потом сознается, что этот каллиграфический почерк произвел на него гипнотический эффект. Он врал, прежде всего, себе. Ему хотелось ей позвонить, придумать причину, глупость, но набрать номер. Он взял в руки телефон и с точностью набрал ее номер. Дождался вызова.

      – Кто это? – он услышал недовольный голос. Хотя его нежные нотки растекались по всей комнате. Повод крутился у него в голове. Он вертел головой, кипарисы молчали – предатели. Ни кто