Жиль. Максим Обухов

честно, – произнес он в полголоса, – я ее ни когда не любил.

      Листок не принимал его лож. Карандаш пытался нащупать ее черты лица.

      – Я не любил ее, – он водил по клетчатой бумаге. Она не воспринимала его слова. Рука дернулась, карандаш пошел за рукой и с размахом отлетел в сторону. Его руки сомкнулись и разорвали листок на мелкие клочья.

      – Я ее не любил, ты меня слышишь, – нет, карандаш закатился под кровать и там обрел покой. Так и не став знаменитым.

      Петр сел на кровать, ему стало плохо. Будто все в комнате подалось неизвестному толчку и стало кружить с бешеной скоростью. Он прикрыл голову подушкой.

      – Я не любил ее, – проговорил он шепотом, после лег, пытаясь закрыть глаза. Перевернулся набок, вспомнил часть ее черт. Безликие отрывки, это не она. Ее лицо не осталось в памяти. Они пропали, их выкрали, как его носок.

      Петр резко проснулся, вскочил и посмотрел в окно. Понимая, что может уснуть и больше ни когда не проснуться. Мелкий дождь, накрапывая утром, перерос в сильный ливень. Капли следили за ним. Холод протискивался через старые щели. Художник зарылся в одеяло.

      – Что теперь? – проговорил он в полной тишине. Слова растворились в палате. Глухой ветер метался по холодному помещению разгоняя вонь и сырость.

      Если бы несчастному Петру дали краски. Он бы нарисовал человека, укрытого в одеяле, трясущегося от страха, в ожидании своей участи. Он ждал прихода. Неизвестно кого, но кто-то обязательно должен прийти и взять его за руку. Увести от этих холодных стен и безысходности. И Петр оставил свои мучения в небольшой палате под номером сто шесть.

      Дверь открылась и на пороге появилась Агафья в новом белоснежном халате. Тусклый свет от ламп делал ее мрачнее и ужасней.

      – Собирай все вещи, ты переводишься в другую палату.

      Весь скарб уместился в руках. Агафья повела его по тугим коридорам в новое место обитания. Петр смотрел на ее красные щеки и желтые зубы, что выглядывали из пухлых губ. Она молчала, но по улыбке становилось ясно, она делает гадость. Это единственный человек в сером доме, способный на все. Видимо ее долгие просьбы были удовлетворены, ей разрешили подпортить Петру жизнь окончательно. Она неслась исполнять приговор.

      Они вывернули из левого мрачного крыла и попали в центральную часть больницы. Здесь раньше устраивали балы, дальше находилась шикарная библиотека. Сейчас палаты, перегороженные тонкой стеной и множество снующих людей в белых халатах. Их разбавляли сонные люди, чьи огромные глаза смотрели на приговоренного к смерти. Агафья подгоняла Петра, не давая рассмотреть пациентов:

      – Ты знаешь, правое крыло тебя заждалось, – проговорила сквозь зубы главная медсестра. – Я им говорила, что тебя давно надо туда отправить. Они меня не слушали, но справедливость восторжествовала. У тебя теперь будет много времени подумать о твоем поведении. Ты узнаешь, как нарушать общественный порядок.

      Она бойко бежала, буквально таща Петра