Мемуары шпионской юности. Вячеслав Гуревич

впереди нет никого, нельзя привлекать внимание.

      Я выдаю им музкомедию по полной программе: я пою в телефон, я закатываю глаза, я верчу розой, я целую трубку – и девки замечают, хихикают, фыркают, толкают друг друга: «Смотри какой придурок американский! Чо, правда? Да нет, игрушечный! Ты посмотри, что он творит! Обкуренный небось!»

      Наконец, она меня замечает. Я приподнимаю маску, чтобы облегчить идентификацию, и помахиваю рукой. Не смеется. Наши взгляды пересекаются. Она тут же отводит глаза, а я, глядя на нее в упор, продолжаю «набирать номер».

      Домой, Петрушка. Сооруди-ка мне мартини, да покрепче. Двойной. Да в одну посуду лей, чего там.

      Поместил себя под домашний арест. С телефоном на колене – настоящий, коричневый GE на кнопках – поглотил здоровенную пиццу Meat Monster (обрезки от разделки туши) и запил ее парой «Гиннессов». Телефон сохраняет молчание.

      Перехожу к кофе и «Джеку Дэниэлсу». Джек тоже молчит. Листаю весьма посредственный романчик о безобразиях, учиненных казаками в Швамбрании в восемнадцатом веке. И в объятья Морфея. Морфей тоже молчит. Неодобрительно.

      THIRTEEN

      День второго секретаря посольства СССР Дмитрия Игнатьевича Пронина был полон смешанных чувств. С одной стороны, ЦСКА опять врезал Спартачку. «Харламов!» Все утро Пронин орал как сумасшедший: «Фир-сов! Ви-ку-лов! По-лу-па-нов!» И вприпрыжку ходил по кабинету: «Какие ребята! Золотые ребята!»

      С другой стороны, на столе лежало дело сопливки по фамилии Чапайкина. Если бы все делать по правилам, она бы уже была на первом рейсе в Москву. Какой идиот притащил ее на этот мудацкий прием? Старый шпак Михайло, якобы торговый атташе, якобы нуждался в переводчике, как будто американцы жаждут услышать его треп о Калифорнии – да какого хрена он там делал? Я одобрил включить его в делегацию? Когда Центр начнет расследование, придется вертеться только так, Дмитрий.

      Короче: тупую пизду Аньку пыталось завербовать ЦРУ. Какая-то полная чушь, бред, околесица. Как она попала в посольство, незамужняя? Ей место в консульстве в Нью-Йорке, полицейские штрафы за парковку в папочку собирать. Опять в кадрах бардак!

      Что она могла дать противнику? Ноль! И он с самого начала следил за тем, чтобы у нее не было доступа ни к чему, потому что она получила свое место по большому блату. Если бы не ее папаша, старый пердун герой войны Василий Чапайкин, точить бы ей карандаши и считать скрепки на Смоленской до самой пенсии – или до замужества, что более вероятно.

      У Пронина с Чапайкиным было о чем поговорить. Например, об Аниной маме, красавице Полине, с большими мечтательными карими глазами и белокурой копной волос; оба приметили ее на танцах в Центральном доме офицеров, оба пригласили ее на тур вальса. И Полина уже была его, она была без пяти минут Полина Пронина; о, когда ее обтянутый крепдешином зад входил в его заскорузлую ладонь – что могло сравниться с этим! Да плевать ему, что Чапайкин затаил на него! Подумаешь…

      Оба служили в «Смерше», добросовестно истребляя вышедших из окружения терпил,