Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего профессионального образования ""Российская академия народного хозяйства и государственной службы при Президенте Российской Федерации""
Все книги издательства Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего профессионального образования ""Российская академия народного хозяйства и государственной службы при Президенте Российской Федерации""К вопросу о социологической рефлексии: утопии и симметрия
«Фактически трое исследователей будут вынуждены вести наиболее долгие и сложные переговоры именно с гребешками. Как в сказке, существует множество враждебных сил, пытающихся помешать реализации проекта исследователей и увести личинки с правильного пути, прежде чем они будут захвачены», – пишет в 1986 г. М. Каллон о взаимодействии морских гребешков и рыбаков в заливе Сен-Бриё [Callon, 1986]1. Интуиция, на которой основывается автор статьи, заключается в том, чтобы представить морских гребешков (а также многих других «не человеческих» персонажей) в качестве действующих субъектов. Эта интуиция, столь ярко выраженная Каллоном, лежит в основе многих современных теоретических направлений, известных в основном под ярлыком STS (исследования науки и технологий), и является краеугольным камнем ANT (акторно-сетевой теории). С подачи Каллона она получила название принципа обобщенной симметрии. Суть этого принципа можно изложить в одной фразе: уравнивание людей и не-человеческих агентов в производстве действия. Концептуализация материальных объектов как акторов, предпринимаемая рядом социологов в 1980–90-е, бросает вызов классической теории социального действия. Теперь социальными субъектами становятся двери и велосипеды, а работа на ноутбуке рассматривается как социальное взаимодействие.
Архитектура утопического воображения: попытка концептуализации
Социологическое мышление многим обязано утопическому воображению. Этот тезис – весьма спорный и нуждающийся в защите – повторяется так давно и часто [Liebersohn, 1988; Levitas, 1979; Plath, 1971] что, кажется, сам становится частью социологического мышления. Социология привычно легитимирует себя через указание на собственные истоки, и утопическая литература Нового времени (равно как и антиутопическая литература ХХ века) – не последний из достойных ресурсов легитимации. Проблема лишь в том, что, становясь ресурсом самообоснования социологической дисциплины, утопия утрачивает то, что составляет ее отличительную когнитивную особенность как стиля воображения и представления мира; по сути, перестает быть утопией.
Возвращение утопии
Второе десятилетие XXI века в отечественной социальной науке неожиданно ознаменовалось новым всплеском интереса к феномену Утопического. Книги, ранее не переводившиеся или остававшиеся на периферии исследовательского внимания, сегодня открываются заново и провоцируют теоретические дискуссии. Переиздания несвоевременно забытой классики соединяются в этом коллаже с недавними прозрениями экономистов, урбанистов, филологов, социологов. Через футурологическое визионерство (Ж. Аттали «Краткая история будущего», 2014), литературную критику (Х. Гюнтер «По обе стороны утопии», 2012), утопические романы классиков социологии (Г. Тард «Отрывки из истории будущего», 2014), урбанистические манифесты (С. Маккуайр «Медийный город», 2014), антиутопическую рефлексию (О. Хаксли «Возвращение в новый дивный мир», 2014) тот способ воображения, мышления и письма, который мы – возможно, поверхностно и небрежно – называем утопическим, возвращается в социологическую дисциплину. И, хотя масштабы этого неожиданного возвращения еще не достигают масштабов повального увлечения темами утопии и антиутопии, наблюдавшегося в российской общественно-политической жизни конца 1980-х – начала 1990-х годов, мы уже вправе говорить о втором (за последние 25 лет) пришествии утопического воображения.
Биополитика детства. Рецензия на книгу: Социальная политика и мир детства в современной России. Е. Р. Ярская- Смирнова, Е. П. Антонова (ред.). М.: Вариант, 2009
Любое исследование социальной эксклюзии и депривации в век победившего релятивизма, кажется, обречено стать мишенью для критики. Исследователи, еще с университетской скамьи приученные «смотреть на вещи в их соотношении», с недоверием воспринимают все, что им кажется абсолютизацией различий. К примеру, элитология [Крыштановская, Радзиховский, 1993] в академических дебатах всегда будет проигрывать теории стратификации [Радаев, Шкаратан, 1996] – просто потому что абсолютное различие в доступе к власти (есть всевластные элиты и есть серая управляемая масса) кажется релятивисту менее убедительным, чем представление об обществе как о слоеном пироге (где каждый класс получает свою идентификацию исключительно в сопоставлении со всеми остальными классами). Аналогичным образом абсолютная шкала бедности кажется нам сегодня менее убедительной, чем относительная [Овчарова, 2009; 2012]. Если речь заходит о доступности школьного образования, то, конечно, легче говорить о наличии «барьеров», требующих преодоления [Константиновский и др., 2008], чем констатировать существование «заборов с колючей проволокой», исключающих всякий побег. Кто станет читать такое безрадостное исследование? И, конечно, когда речь зайдет об оценке качества образования, исследователь-релятивист скажет: «Не существует образования качественного и некачественного, но есть разные качества образования»
Как стать счастливым: новые смыслы одиночества в современном мире. Рецензия на книгу: Кляйненберг Э. Жизнь соло: Новая социальная реальность. Пер. с англ. М.: Альпина нон-фикшн, 2014
Согласно данным социологических опросов, большинство россиян убеждены, что у «старости нет никаких преимуществ перед другими возрастами». Образ старости окрашен в самые мрачные тона как «сопряженный с социальными, физиологическими, психологическими проблемами и совершенно беспросветный», и одной из главных ассоциаций со старостью выступает «страшное одиночество» [Преснякова, 2011, с. 121 – 122], а не оптимистичная уверенность, что нынешнее увеличение продолжительности жизни «небывало расширяет время доступных каждому трудов, забот и радостей земных» [Вишневский, 2005, с. 96]. Исследования одиночества в русле психологической и социологической традиции сконцентрированы в основном на двух возрастных группах. Это подростки и пожилые люди. Одиночество подростков обычно рассматривается в негативном и субъективном измерении как неадекватное восприятие себя и окружающей действительности («меня никто не понимает»), порождающее разнообразные девиации [Малышева, 2003; Перешеина, 1999; Шмелев, 2004]. Пожилым одиночество приписывается как базовая и всеобъемлющая социально-демографическая характеристика, как неизменный негативный атрибут старости, хотя в действительности речь может идти о «социальной изоляции, одиноком проживании, социальном пренебрежении, даже разновидности жестокого отношения к пожилым людям» [Краснова, 2005, с. 168].
Рецензия на книгу: Shahar Sh. Growing old in the Middle Ages: «winter clothes us in shadow and pain». Translated from the Hebrew by Yael Lotan. L.; N. Y.: Routledge, 1997
Книга «Старение в Средние века», вышедшая в 1995 г. на иврите, а вскоре и в переводе на английский (именно на него опирается данная рецензия), принадлежит перу известного историка Суламифь Шахар, родившейся в 1928 г. в Латвии (ее первым языком был русский), а затем переехавшей с семьей в Израиль. Шахар – специалист по долгому Средневековью, включающему в себя и Возрождение, и средневековые элементы более поздних периодов, а также переводчица средневековых текстов с латыни (она работала, например, с письмами Элоизы и Абеляра, а также с автобиографиями XII в.). В фокусе ее исследовательского внимания – социальные группы, интерес к которым стал проявляться только в последние десятилетия: женщины, дети, старики.
От феноменологии ветхости к заговору геронтологов. Рецензия на книгу: Лишаев С. А. Старое и ветхое: опыт философского истолкования. СПб.: Алетейя, 2010
За два последних десятилетия отечественные ученые написали около сотни работ, посвященных феномену старения. На их фоне монография профессора С. А. Лишаева выделяется масштабностью замысла. Автор ставит перед собой задачу философского осмысления старости как феномена, не являющегося исключительно и уникально человеческим. «Старое и ветхое: опыт философского истолкования» – попытка найти общий знаменатель (и общую форму выражения) старения как того, что объединяет человека с окружающей его материальной средой. Ветхие вещи и старые люди – таков фокус философского исследования С. А. Лишаева. Стоит отметить, что для социолога в подобном поиске, вероятно, нет ничего нового. Социология вещей прочно заняла свое место в системе субдисциплинарных областей [Латур, 2007; Ло, 2006], и популяризированный ею «тезис генерализованной симметрии» – требование рассматривать человеческие и нечеловеческие акторы в единой системе координат [Латур, 2014; Callon, 1986] – уже стало, если не общим местом, то как минимум «местом для дискуссий» [Вахштайн, 2006]. Более того, идеи социологии вещей даже были импортированы в отечественную геронтологию [Елютина, 2009]. И, тем не менее, значимого философского осмысления феномена симметричного старения людей и вещей до сих пор предложено не было. Насколько это удалось автору рецензируемой монографии?
Стигма деменции. Рецензия на книгу: Thinking about Dementia: Culture, Loss and the Anthropology of Senility / Annette Leibing, Lawrence Cohen (eds). Rutgers University Press, 2006
В 1999 г. литературный критик Джон Бэйли опубликовал мемуары о последних годах своей жены, писательницы Айрис Мердок. С детальностью очевидца он описал разрушение ее ума и личности под тяжестью болезни Альцгеймера. Мнения о книге разделились: одни читатели увидели в ней историю любви «и в радости, и в горе», другие – посмертную месть обиженного мужа, обнародовавшего то, что должно быть скрыто от посторонних глаз. Полярность откликов нельзя объяснить только литературным талантом Бэйли; сама неприглядность болезни, беспощадной к таланту, уму и достоинству, вызывает сильную и противоречивую реакцию. Достаточно сказать, что другой бестселлер, на обложке которого красовалась трогательная пожилая пара и который перевернул представление американцев о болезни Альцгеймера, назывался «Живая смерть» (The Living Death) [Lushin 1990] по аналогии с живыми мертвецами (the living dead). Жизнь, не отличимая от смерти, постепенный распад личности, шокирующе быстрая потеря контроля над собой, наконец, необратимость изменений – все это признаки сенильной деменции, которая вместе с раком и сердечно-сосудистыми заболеваниями входит в список страшнейших врагов человека из страны с высокой продолжительностью жизни.
Пожилые горожане мегаполиса и малых городов: солидарность, альтруизм и приоритеты в области городского развития
Пожилые люди – одна из самых массовых социально-демографических групп населения в России. В некоторых регионах она составляет почти треть населения [Воробьев, 2006]. Социальная активность этой группы оказывается в фокусе исследовательских дискуссий, определяющих ее роль и направленность, зависимость от психологических, экономических и социальных факторов, а также мер, в большей или меньшей степени направленных на интеграцию пожилых людей. Политическая и гражданская активность пожилых людей до последнего времени рассматривалась российскими исследователями мало – преимущественно в контексте электорального поведения. [Радина, 2013]. Этот пробел отчасти восполняет наша статья, которая направлена на определение социальных ресурсов пожилых людей в контексте гражданского участия, а также их роли во взаимодействии общества и власти. Ядром социальных ресурсов данной возрастной группы в публичной сфере, на наш взгляд, составляет солидарность и альтруизм, что обретает особое значение в контексте политической и социокультурной жизни города.
Помогающие специалисты в заботе о пожилых в Чехии: опыт несистемного сопротивления непоследовательной политике?
Для политики стран глобального севера, даже тех, которые находятся на границах этой условной империи условного благополучия, главным вызовом остается старение населения. Неизбежное снижение способности пожилого человека принимать и реализовывать ключевые жизненные решения в сочетании с увеличением продолжительности жизни ставит под сомнение достаточность декларируемой на государственном уровне стратегии активного старения. При этом острее встает задача выработать долговременную политику, которая бы могла обеспечить разнообразие подходов к организации заботы о пожилых [Leitner 2003]. Опыт стран и территорий, которые эксперты полагают успешными в этой области (например, Нидерланды, Дания и ряд земель Германии), убеждает в том, что ключ к успеху – поддержка широкого спектра служб, доступных клиентам с разным уровнем доходов [Roit 2010]. Проведенные в последнее десятилетие реформы пенсионного обеспечения должны были, по мысли политиков ЕС, решить указанную задачу и в странах ЦВЕ – за счет поощрения долговременных накоплений и децентрализации служб заботы о пожилых [Bettio, Veraschchagina 2012]. Однако опыт Чехии, страны, которая последовательно реализует рекомендации ЕС в части социальной сферы, убеждает, что в этих реформах, инспирированных напрямую Евросоюзом, существуют многообразные пробелы, как идейного, так и институционального происхождения.