Сегодня приходится признать, что феноменологи оказались куда успешнее в постановке проблем, чем в их изучении. Множество появившихся в конце ХХ века исследовательских проектов – суть попытки решения феноменологических задач не-феноменологическими средствами. Одно из несомненных достижений феноменологов ХХ века состоит в том, что они создали особый жанр теоретической рефлексии в социологии. Жанр, правилам которого мы пытаемся следовать по сей день.
По данным мировой статистики рак груди – один из самых распространенных видов онкологических заболеваний: его переносит одна из одиннадцати женщин, при этом он успешно поддается лечению [Manderson, Stirling, 2007, p. 75]. Болезнь известна с древности: египетские источники фиксировали ее в III тысячелетии до н. э. Современные авторы выделяют четыре периода трактовки природы рака в медицине: эмпирический, пессимистичный, оптимистичный, реалистический [Rayter, Mansi, 2003]. Периоды различаются в зависимости от интерпретации генезиса раковых клеток, подходов к лечению и возможностей медицины в целом. Начало современного реалистического периода относится к середине XX века, когда на смену хирургическому вмешательству стали приходить гормональная терапия и химиотерапия. Возникли новые методы диагностики, позволяющие выявлять заболевание на самых ранних стадиях, стали набирать популярность программы мониторинга здоровья населения [Ibid]. Рецензируемая книга «В ожидании рака: опыт женщин в генетическом тестировании и приятие медицинских решений относительно рака груди и яичников» посвящена именно реалистическому периоду.
Начиная с 1970‑х годов благодаря дискуссиям, развернувшимся вокруг концепции Дж. Ролза, проблематика справедливости перестала быть сугубо абстрактной, дурной метафизикой. В последние десятилетия справедливость остается одной из важнейших тем для социальных наук вообще и для социологии, в частности [Feagin, 2001]. При этом на смену универсалистским теориям приходят концепции, учитывающие реальную множественность контекстов справедливости. Одним из таких контекстов выступает человеческое тело, которое от древнейших мифологических представлений о расчленении тела Первочеловека (Пань-гу, Пуруша и др.) как истока для генезиса всего сущего и до психофизической проблемы, наиболее ярко выраженной в картезианском дуализме протяженной и мыслящей субстанций, и сегодня предстает важнейшим мировоззренческим концептом и проблемой. Тело имеет возможность стать и часто становится проблемой справедливости прежде всего в силу своей наглядности и очевидности. Ж.‑Л. Нанси проницательно замечает, что «не существует иной очевидности, ясной и отчетливой, как того требует Декарт, кроме очевидности тела. Тела очевидны, поэтому любая правота и любая справедливость начинаются и кончаются в них. Несправедливость в том, чтобы смешивать их, разбивать, дробить, душить, делать неразличимыми (стягивая вокруг единого темного центра, уплотняя так, чтобы между ними, внутри них не оставалось пространства – даже пространства их собственной смерти)» [Нанси, 1999, с. 74‑75].
Одной из важнейших тем в исследованиях биомедицинских технологий является проблема репрезентации. В позитивистской модели науки считалось, что научные репрезентации выражают состояние дел в природе, отражают саму природу и истину. Различные репрезентации являются всего лишь «метками» и / или «иллюстрациями» и в этом смысле не обладают самостоятельным существованием. В 70‑х и 80‑х годах ХХ века в этнографических исследованиях естественнонаучных лабораторий было показано, что ученые не имеют дело непосредственно с природой, а работают с многочисленными репрезентациями, которые зачастую выдаются за природу. В ставшей уже классической работе «Лабораторная жизнь» Бруно Латур и Стив Вулгар открыли: то, что называется научными фактами, представляет собой различного рода записи [Latour, 1986]. «Физический процесс» или «вещество» проявляется или делается видимым, а на деле конструируется в лаборатории в виде репрезентаций. В дальнейшем в исследованиях науки и технологий (STS) рассматривались различные аспекты, связанные с репрезентацией, визуализацией и математизацией в науке и технологии [Coopmans, Vertesi, Lynch, Woolgar, 2014].
Исследования возраста могут стать точкой опоры для совместной борьбы с ограничениями на креативность исследований и их финансирование, открывать новые возможности молодым специалистам и (подобно тому как феминизм покончил почти со всеми течениями, боровшимися с ним в минувшем веке) критиковать методы, с помощью которых правящие формы знания и власти о старении подменили своим авторитетом истину.
Здоровье, опыт болезни (illness) и аспекты жизни общества, связанные с заботой о здоровье (health care), артикулируются как культурные системы. Множество полевых данных подтверждает этот тезис, обнаруживая водораздел между старыми и современными подходами к медицинской антропологии. Такие культурные системы являются, подобно другим культурным системам (например, системам родства и религиозным системам), символическими системами, организующими значения, ценности, поведенческие нормы и т. п. Система заботы о здоровье артикулирует опыт болезни (illness) как культурную идиому, связывая представления о причинах болезни, опыт симптомов, специфические паттерны поведения в ответ на заболевание (illness), решения, касающиеся вариантов лечения, терапевтические практики и оценку терапевтических результатов. Таким образом, она устанавливает систематические отношения между этими компонентами. Являясь частями культурной системы, здоровье, опыт болезни (illness) и забота о здоровье должны пониматься во взаимосвязи. Представления о здоровье и поведение, представления о заболевании (illness) и поведение, а также деятельность по уходу за здоровьем управляются одним и тем же набором социально санкционированных правил. Рассмотрение одного в отдельности от другого искажает наше знание о природе каждого из элементов, а также о том, как они функционируют в контексте специфических систем заботы о здоровье; кроме того, это ведет к ошибкам в кросс-культурных сравнениях. Анализ семантических сетей – один из методов продемонстрировать эти связи и их значение для заботы о здоровье. Применение символического анализа также показало, что аспекты жизни общества, связанные с заботой о здоровье, организованы как культурная система. Тем не менее следует надеяться, что полная оценка ее структуры и функций последует за этнографическими исследованиями, которые проверят определенную гипотезу, созданную на основе теоретических моделей, и используют их, чтобы сориентировать свои феноменологические описания.
Статья рассматривает «поворот к телу» в социальных науках в контексте развития биомедицинских технологий. Социальные трансформации второй половины XX века, т. е. «биомедикализация общества», актуализировали изучение тела в рамках социологической традиции. Однако предпосылки актуализации остаются не проясненными. Поэтому первая задача работы – показать, каким образом тема биомедицинских технологий связана с современной социологией. Для этого рассматриваются знаковые открытия в области медицины, генетики, описывается их влияние на общественные институты. Вторая задача статьи связана с изучением социальных установок россиян в отношении биомедицинских технологий в повседневной жизни. Опрос россиян, проведенный ИСИЭЗ НИУ ВШЭ, позволил оценить меру готовности респондентов включить современные технологические инновации в повседневную жизнь. Показательно настороженное отношение к биомедицинским технологиями при том, что достижения в технологической и IT-сферах оцениваются положительно. Результаты исследования дают основания полагать, что инвазивные технологии имеют особый статус в общественном сознании. Сама возможность глубокой трансформации тела на данный момент отторгается большинством населения. Авторы полагают, что дальнейшее изучение описанной ситуации представляется перспективным для исследований в области биоэтики.
Статья знакомит с результатами и проблематикой исследования, посвященного дискурсу надежды в американской онкологии, проведенного коллективом известных американских медицинских антропологов (М. и Б. Гуд, С. Шафер, С. Линд). Антропологи утверждают, что национальные обычаи в онкологии формируются популярной национальной культурой и национальной медицинской культурой. С ними конкурирует международная, космополитическая биомедицинская культура, особенно высокотехнологичная, которая на местном уровне находится под локальным социальным и институциональным влиянием. Данное исследование сопоставляется с другими работами, принадлежащими тому же тематическому полю, и рассматривается в контексте актуальных тематизаций диагноза в социологии и антропологии. В центре статьи – практика раскрытия в онкологии, обсуждение его клинической идеологии и влияющих на него факторов (этапность раскрытия, корреляция с типом партнерства и т. п.). Раскрытие в онкологической практике происходит в отношении диагноза, лечения, его побочных эффектов и прогноза, что связано как с клинической потребностью, так и с запросом пациента. Обсуждаются причины, формирующие у врачей-онкологов обязательство вселять и поддерживать надежду в пациентах. Утверждается, что несмотря на ряд весьма детализированных деонтологических рекомендаций в отношении раскрытия диагноза «рак», реальная практика надежды опосредована ситуативным выбором врача, т. е. принадлежит сложной и по прежнему непрозрачной сфере medical choice. Также в статье идет речь о надежде врачей и мотивах их приверженности онкологии. В заключение статьи упоминается о масштабном медико-антропологическом исследовании «практик надежды», которое проводила американский антрополог Черил Маттингли вместе с коллегами в течение 13 лет в афроамериканских семьях c тяжелобольными детьми.
В данной статье представлены результаты исследования, опирающегося на материалы интервью с классическими гомеопатами. В фокусе внимания – напряжение между высказываниями классических гомеопатов и их практикой. С одной стороны, классические гомеопаты декларируют разрыв с биомедициной, с другой – статус этого разрыва не подтверждается обстоятельствами их опыта и деятельности. Данный парадокс проблематизируется с помощью теории практик. Автор доказывает, что практика классических гомеопатов включает в себя биомедицинские предпосылки в качестве неявного знания (М. Полани). На пути к этому выводу рассматривается концептуальный вопрос связи неконсистентных практик и их трансмиссии. Обращение к райловской критике ментализма и идеям теоретиков практик позволяет обосновать наглядный характер практик и неявного знания как того, что является видимым, но не замечаемым; тем самым преодолевается скептицизм С. Тернера относительно реальности практик как коллективных феноменов, способных к трансмиссии. В противовес каузалистской интерпретации теории практик Тернера отношение между биомедицинскими предпосылками и гомеопатической практикой предлагается рассматривать как отношения фигуры и фона. Эта концепция уточняется с помощью витгенштейнианской идеи смены аспекта, в рамках которой гомеопатия и биомедицина выступают не как различные практики, а как разные аспекты одной неделимой медицинской практики.
Автор статьи проблематизирует язык донорства, ставший общеупотребительным для описания практик передачи женских половых клеток в текстах законов, профессиональных этических рекомендациях, в обиходной речи врачей и пациентов. Передача половых клеток от одного человека к другому сравнивается с трансплантацией соматических клеток и тканей. Развитие трансплантологии и репродуктивной медицины требовало и продолжает требовать обеспечение потока биологических материалов от здоровых людей, не имеющих в самой процедуре трансплантации органов (или оплодотворении половых клеток и имплантации эмбриона) очевидного интереса, к больным, нуждающимся в лечении («терапии бесплодия»). Язык дара, солидарности, альтруизма стал тем клеем, который собрал эти кирпичики, позволяя, с одной стороны, легитимировать в глазах общества практики обмена человеческим биологическим материалом, и, с другой, уберечь последний от выпадения в область профанного, овеществленного, безличного, – процесса, которому сопротивляются базовые культурные интуиции западного человека. На материалах количественного опроса европейских доноров, нескольких глубинных интервью с донорами в разных странах, а также наблюдениях в московской клинике репродукции в 2010—2011 г., мы показываем спектр значений, которые женщины-доноры придают своим действиям: от эмпатии и решения психологических проблем до зарабатывания денег. Анализ этих мотиваций вкупе с анализом законодательства (главным образом российского и британского) и этических рекомендаций врачей позволяет увидеть, что практики донорства производятся силовыми полями, которые сильно отличаются в разных национальных контекстах.