Октябрьский вальс. Cтихотворения. Вячеслав Васильев

в боль, она шепчет в ночи

      О беспечности лет, пролетевших как миг.

      Если в ржавый замок не влезают ключи,

      То пора уходить. Только сдавленный крик

      Знает всё обо мне, заточённый в груди.

      Он уверен, что я не вернусь никогда.

      Если жизнь была сном, он теперь позади,

      И забыть про него не составит труда.

      Сырая дрожь

      Как только не

      Кричали мне проклятия и цифры

      Залитого, забрызганного шифра,

      Что на спине,

      Как знак «инь-ян»,

      Был выведен автобусу мужчиной

      Довольно средних лет. И за машиной

      Бежать сквозь Ломоносовский туман —

      Совсем не то,

      Чего ты ожидаешь от поездки

      Туда, куда-то в сторону по-детски

      Худых мостов.

      И стар и млад,

      Затихший на продавленных сиденьях,

      Обузданный злорадствами и ленью,

      Отставшим рад.

      Ну что ещё

      Тебе мне предложить, пока не стихли

      Слова волхвов над выщерблено тихим

      Житьём трущоб?

      Я молод и

      Лишён любви к изысканным манерам.

      В моём окне виднеется фанера,

      Как орден безразличью на груди.

      За что люблю —

      Не в силах рассказать или ответить.

      Я знаю, жажду жизни или смерти

      Не утолю.

      И кровь течёт

      По жилам рваным, кости согревая.

      И жизнь идёт, разлуку упирая

      В моё плечо.

      Как стылый дождь,

      Застывший над Дворцовой, как над гробом,

      Седой прохожий втискивает злобу

      В сырую дрожь.

      Узреть апрель,

      Унизанный сверкающим светилом,

      Растягивать оставшиеся силы,

      Чтоб не усесться с временем на мель.

      Я был другим —

      И это данность, брошенная наземь

      Пред вырванной из дня, невидной глазу

      Толпой руин.

      Идут года,

      Кричат из подворотни: «Будешь водку?»,

      И я, не надрывая жил и глотки,

      Шепчу им: «Да».

      Зимние стансы

      Холод струится песней

                                в джазовом клубе. Гости

      медленно пьют игристый

                                винный напиток, виски,

      водку, мартини. Праздно,

                                как за игрою в кости,

      смерть забирает жизни.

      Звоном бокалов, светом

                                пыльных плафонов, дымом

      длинных сигар и лаком

                                старых гитар покрытый,

      холод всё знает. Реже

                                знает не всё, как мы, но

      мне им не стать забытым.

      Старый Чикаго, «Форды»,

                                чёрные шляпы, мех на

      женских пальто, перчатки

                                в порохе, лампы банков,

      тёплые гильзы, смог и

                                взгляд в середину века,

      чей номер двадцать. Запах

      выпивки,