Поздно. Темно. Далеко. Гарри Гордон

в новом жилище.

      Балковская улица, граница между городом и слободкой, казалось, состояла вся из оторванных досок, фанеры и оргалита. Но, как всегда бывает, выяснилось, что нужную вещь вовремя найти невозможно. Они тыкались в темные углы, лабазы, слабо освещенные редкими уличными фонарями.

      Остановились, наконец, у покосившегося внутрь забора из горбыля. Доски были мокрые, черные и склизкие. Плющ провел ногтем, появилась светлая царапина, но тут же затекла. Одна доска была полуоторвана, на звук она казалась не очень гнилой.

      Скрипнули тормоза, хлопнула дверца, милиционер направил на них фонарик и решительно приближался. Следом неторопливо шел второй.

      – Стоять! – приказал сержант. – Руки за голову. В машину.

      Они сели в желтый газик на заднее сидение. Сержант сел за руль.

      – Поехали? – спросил он лейтенанта.

      – Подожди. Кто такие, что делали?

      – Я печник, – быстро сказал Плющ.

      Сержант осветил его фонариком.

      – Где-то я твою рожу видел. Точно, скокарь. Поедем, лейтенант, оформим.

      – Да подожди, я сказал, Сивчук.

      – А ну дыхни, – повернулся он к Плющу, – надо же, не пахнет. Покажи вены.

      – Женя, оформить надо, – не унимался Сивчук.

      – Сержант, надо слушаться старшего по званию, – заметил Плющ.

      – Я тебя щас урою, – взбеленился сержант.

      Плющ вздохнул и медленно сказал:

      – Вот я нынче врежусь глазиком об дверку, а завтра пойду к прокурору и скажу, что сержант Сивчук меня избил, да еще жидовской мордой называл…

      – Грамотный, – скрипнул зубами Сивчук.

      – Ваши документы, – сказал лейтенант Нелединскому.

      – А этот точно бухой, – сказал Сивчук умоляюще.

      Лейтенант рассматривал удостоверение члена Союза художников.

      – Ого, Ташкент! – удивился он.

      – Залетный, – радовался Сивчук, – гастролер.

      – Так что вы все-таки делали? – любопытствовал лейтенант.

      «Что бы такое придумать?..» – соображал Плющ.

      – Ностальгия, – кратко сказал Кока.

      – Что? – не понял лейтенант.

      – Я жил здесь в детстве. Тогда мы под этим забором зарыли клад.

      Сивчук, положив руки на баранку, тосковал, глядя в окошко. Лейтенант положил удостоверение себе в карман.

      – Вот что, – сказал он, – Николай Георгиевич. Завтра придете в шестнадцатое отделение к десяти. Там и поговорим.

      – А где это? – растерялся Кока.

      – У Дюковского сада, я расскажу, – быстро сказал Плющ, – мы пошли?

      – Выметайтесь, – разрешил лейтенант, – и чтоб – ни-ни!

      Когда газик отъехал, Плющ схватился за живот и присел от смеха. Кока переждал и спросил:

      – Зачем в отделение?

      Плющ отдышался:

      – В вытрезвитель не забрали – раз. Не отметелили – два. На пятнадцать суток – отвезли бы сейчас – три. Придется тебе, Нелединский, как пить дать, рисовать портрет Дзержинского. Мусора это практикуют на халяву.

      – И холст дадут?

      Плющ