Летопись голодной стали. Ростки зла. Илья Полетаев

льющийся в противоположную сторону поток деревьев. Ибо понимал, что надежда в этих землях – самое последнее, что может иметь хоть какую-то силу.

      Сейчас здесь было тихо и безмолвно. Высокие стены томились в тени, нависшей над просторным залом. Углубленный потолок с арочными сводами прятался в унылом сумраке, и огромная золотая люстра, висячая на четырёх толстых серебристых отблескивающих цепях над длинными столами, грустно танцевала маленькими огоньками в рубцовых канделябрах. Они слабо отсвечивали дубовые арочные своды, от которых на пол падали чуть качающиеся, слабо очерченные тени. Кроме горящих свеч, источником света был пробившийся блеклый луч через узкие щёлки высоко в стене под карнизом, что падал тоненькой линией в центр просторного пустующего зала, отпечатывая на полу хмурый белый световой кружок.

      Луций медленно проходил по залу, осматривая немногие пустующие стулья, что стояли целыми и невредимыми. Столы были до сих пор заставлены яствами и столовым убранством. На белоснежной скатерти расплескались багровые пятна от пролитого вина. Некоторые стулья лежали боком, некоторые были перевёрнуты на спину, у некоторых были надломлены подлокотники и ножки. А рядом с ними зияли на полу кровавые лужи с расплывчатыми границами.

      Кровавые линии были на столе, под столом, возле них и по центру зала, на его раскрашенных латунной краской стенах. Везде были разбросаны блюдца, вилки и ножи. Со стен в некоторых местах были содраны канделябры, некоторые свисали на слабых петлях, уныло покачиваясь лишь от одного слабого дуновения прилетавшего извне сквозняка. Казалось, в недавней бойне тут любой предмет, попадавшийся под руку, становился оружием.

      Весь погрузившийся в утреннюю депрессию зал становился масштабной картиной некогда разыгравшегося празднества, в определённый акт перелившегося багровыми красками в безжалостную пьесу о смерти и страданиях, о пролитой крови и отобранных жизнях.

      Не было тел. Их успели убрать отсюда до рассвета. Но оставались их следы на полу, очерченные кровавыми границами, а в воздухе висел запах смерти, запах крови.

      Луций слабо покачал головой. Внимательно осматривая королевский зал, он тщательно оценивал причинённый ему ущерб. Его подошвы постукивали на каждом шаге, разнося по залу гулкое эхо. Подняв голову, посол посмотрел на люстру. Всё так же горели тысячи маленьких огоньков на обширной окольцованной позолоте. Но будто тьма опустилась сюда, что ни на есть материальная, давящая и сжимающая горящие язычки свечей до мельчайших форматов. И даже сочившийся сквозь прорехи в стене луч дневного света не мог рассечь муторное марево, охватившее все стены, все углы помещения.

      Посол опустил взгляд перед собой. В центре зала стоял прокуратор. Скрестив руки за спиной, выпрямив осанку, он молча и довольно долго глядел в сторону центрального стола, за которым сидела некогда царская свита. Украшенный резьбой широкий стул с высокой спинкой был отодвинут, непрямо развёрнут. Под ним не было совершенно ничего, пустующее место между ним и краем стола. И в этом пустующем месте лежал бокал,