Жена Тони. Адриана Трижиани

Значит, они что-то почувствовали. – Она стиснула его руку.

      – Я хочу делать людей счастливыми, – возразил Саверио.

      – Так и получается. Хотя у них и льются слезы.

      – Разве можно быть счастливым, когда плачешь?

      – Они плачут, потому что на них нахлынули воспоминания о том, чего – или кого – им не хватает. Это куда лучше, чем та дурацкая музыка, которую крутят по радио.

      – Не лучше, просто другое.

      На углу Боутрайт-стрит до них донесся запах жареных каштанов. Они переглянулись. Саверио усмехнулся:

      – Па!

      Леоне стоял во дворе их дома и поджаривал каштаны на тяжелой чугунной сковороде, поставленной прямо на небольшой костер, для которого он вырыл ямку в стылой земле.

      – Леоне, жаль, что ты не слышал, как твой сын пел сегодня в церкви, – сказала Розария.

      – Да слыхал я его пение.

      – Но в эту ночь он пел как ангел, с необычайной силой и чистотой.

      – Похоже, я заставил некоторых плакать, – добавил Саверио.

      – Если я запою, все вокруг тоже разрыдаются, – пошутил Леоне, вручая жене полную горячих каштанов медную миску. Из потрескавшейся обугленной кожуры в морозный воздух вырывался душистый пар.

      – Пойду приготовлю сироп и залью каштаны, – сказала Розария, уходя в дом.

      Саверио стал помогать отцу гасить костер. Пока Леоне забрасывал пламя золой с лопаты, Саверио опустился на колени и скатал большой снежный ком. Он передал его отцу, тот положил снег прямо поверх золы, огонь зашипел, и вскоре от него остались лишь завитки серого дыма.

      – Па, после мессы ко мне подошел один человек, – начал Саверио.

      – Зачем?

      – Хочет, чтобы я сходил к ним в ансамбль на прослушивание.

      – И чем ты там будешь заниматься?

      – Петь. И, может, еще немного аккомпанировать на мандолине.

      Мандолину он упомянул в надежде тронуть сердце отца. Тому довелось на ней играть еще мальчишкой, в Италии, и сына он тоже научил. Но Леоне это не впечатлило.

      – Ты рабочий на заводе «Руж», – строго напомнил он.

      – Знаю. Но я мог бы выступать по вечерам. Может, подзаработаю немного.

      – Нельзя делать и то и другое.

      – Почему?

      – Нельзя. Такая жизнь не для тебя.

      – Но ведь эти музыканты отлично зарабатывают. Развлекают людей, и деньги текут рекой. Если я добьюсь успеха, то наверняка буду получать вдвое больше, чем моя теперешняя зарплата.

      – Это просто какая-то афера, – заявил отец. – Не попадайся на их удочку.

      Саверио последовал в дом за отцом.

      – Все честно, они собираются платить мне за выступления, – настаивал он.

      – Это они сначала говорят, что заплатят, а как поедешь на гастроли, не будет тебе никаких денег. Слыхал я истории о шоу-бизнесе. Это занятие для цыган. Ты трудишься, а босс загребает все твои денежки. Ты голодаешь, а он жиреет, с певичками развлекается, а тебе – ничего.

      – Все вовсе не так.

      – Да что ты в этом понимаешь?

      – Я знаю, как оно на самом деле, потому что на мессе был человек из оркестра Рода Роккаразо. Он меня