Музыка в темноте. Валентина Горлова

Подобную пятничную пьяную болтовню он старался закончить как можно быстрее и сразу перейти к делу.

      – И как продвигается твоя работа по числам?

      Питер замялся и опустил голову:

      – Я жду… озарения.

      – Звучит не очень-то рационально.

      – Математика в некотором роде тоже творческое занятие. Когда решаешь по-настоящему сложные проблемы, нужно нечто интуитивное, ведь не знаешь, в какую сторону идти. Мне нужен внутренний толчок, чтобы начать двигаться к такой цели. Это же абсолютная неизвестность. Я – в кромешном мраке, и неплохо было бы обзавестись фонарем.

      – Ты все рассказал о влиянии математики на физический мир, но тут мы с тобой зашли в тупик, когда стали говорить об озарении. Чувства, полагаю, тоже сюда относятся. Вот тут математика бессильна. Она не опишет ни печаль, ни любовь, ни страсть.

      – Не думаю, что они в этом нуждаются, – Питер улыбнулся ей. Их взгляды встретились: две пары темных ночных озер, в которых плескались золотые обломки света. Эбби отвела взгляд и уставилась под ноги. Иногда даже знакомым людям она не могла смотреть в глаза, бегло считывала эмоции и начинала говорить, глядя в пол, в сторону, поверх их голов. Она находила эту привычку ужасно раздражающей, но ничего не могла поделать с необоснованной, бессознательной робостью, которой наградило ее немного одинокое детство. Она редко общалась с другими детьми, да и во взрослой жизни друзей у нее было крайне мало. Эбигейл шла, как послушный теленок на поводке, в дом к незнакомому мужчине, не совсем понимая, как себя нужно вести и почему она думает об этом так бестрепетно. Ночь становилась зыбкой. Им казалось, что они в темном водовороте, и он медленно, без сопротивления, затягивает их в свое устье. Им обоим не терпелось узнать, что же будет там, по ту сторону течения, когда все границы и запреты будут сняты, какими они окажутся друг для друга.

      Питер взял ее за руку и повел влево, где за раскидистыми ивами чернел маленький мрачный дом, доставшийся ему от матери. Он ненавидел и любил его. Это было пристанище, где он прятался от внешнего мира, но иногда его захлестывали воспоминания, и он начинал захлебываться, словно тонул в ледяной воде. Эти стены переживут и его, и нас с вами, и еще десятки других поколений. Они впитывают в себя затхлость времени, тяготы и разочарования. Даже Эбби почувствовала затаенную неприветливость, глядя на серый кирпичный забор и пустые, пыльные глаза окон. Это было похоже на жилище человека, который давно умер и все еще лежит в доме под половицами или закопан на заднем дворе.

      Глава VI

      Внутри было тепло и пахло сыростью. Эбби угадывала в этом запахе смутный аромат лиственного леса после дождя, хотя это была всего лишь отсыревшая древесина полов и старые книги. Дом не пугал ее так изнутри, как снаружи, но в нем чувствовалось отсутствие уюта и любви. Эта мысль маячила где-то в ее подсознании, не облеченная в слова.

      – Будь как дома, – кинул ей через плечо Питер, направляясь