Музыка в темноте. Валентина Горлова

цепляясь за воспоминания и слова. Эбби решила снова начать разговор, она потихоньку трезвела:

      – Питер, ты сказал, что ты занимаешься наукой. А над чем ты работаешь?

      – Думаю, тебе будет неинтересно.

      – Ну скажи. Если я ненавидела математику в школе, это не значит, что мне не может стать интересно сейчас.

      – Поиск нечетных совершенных чисел.

      – А что с ними не так?

      – Мы не знаем точно, существуют ли они на самом деле.

      – Хм, прямо как Бог. Никто не знает, но одни с жаром пытаются доказать, что его нет, а другие – что есть. В итоге все терпят поражение. И как это, заниматься такими эфемерными вещами? А вдруг их правда нет? Что тогда делать, если ты убьешь на их поиск столько лет?

      – Я не ждал, что ты поймешь. Математика – наука не для женщин, – сказал Питер, бесстрастно глядя вперед, в душное сужающееся горло темной улицы. – Без обид, но за все годы, что я работаю в колледже, не было ни одной выдающейся студентки. Да и женщины-математики – это как лохнесское чудовище: они где-то есть, но их никто не видел. Женщины-ученые – это скорее исключение, чем правило.

      Эбигейл обиделась за всех ученых женщин и опустила уголки губ:

      – Это какой-то сексизм! Женщине не давали свободу заниматься наукой ни раньше, ни сейчас из-за бесконечных рутинных обязанностей, навязанных обществом. И вообще… – она уже не могла остановиться и говорила, говорила, яростно размахивая руками, насупив светлые, мягкие брови, не предназначенные для гневных гримас. Питер не слушал, что она тараторила, но его ужасно развеселил ее пыл, с которым она отстаивала свою точку зрения.

      – Не кипятись, я не хотел тебя обидеть. Просто мало какая женщина способна променять счастье семейной жизни на абстракцию. Мужчины любят жить ради идей, – Эбигейл все равно выглядела надутой. «Наверное, – думал Питер, – она тоже не помышляет о семейном счастье, в голове у нее одна музыка и коты. Обиделась за всех женщин мира, рвущихся в науку и искусство». – Как же славно, что мы ушли из паба.

      – И в самом деле, место прескверное, – безразлично отозвалась Эбби, все еще переваривая информацию о ненаучности женщин.

      – Дело даже не в его скверности. Часто подобные вечера развиваются по принципу «Лунной сонаты». Музыка Бетховена прекрасна, но не все стоит воплощать в жизнь. В первой части вечера мы трезвы и грустим. Много ли довольных и счастливых людей идут напиваться в пабы? Потом мы наконец выпиваем, начинается истинное веселье, allegretto. Если не лечь спать вовремя и дожить до третьей части, то тут и настает безумие, presto agitato. Мы ушли до того, как превратились в пьяных чудовищ.

      – А кто-то по такому принципу проживает всю свою жизнь, – мрачно отозвалась Эбби.

      – Ну ты же не себя имеешь ввиду. В нас нет никакого безумия, хотя жизнь такая длинная, и непонятно, как мы закончимся. Я это к тому, что, убрав ограничивающие нас обстоятельства, мы можем сыграть любой вальс или ноктюрн.

      – Или побыть в тишине, –