Везучая. Лилия Макеева

все они – козлы!

      – Нет, он не совсем мерзкий. Он кучу стихов знает, читал мне Блока.

      – А мне «мой» козел Пушкина читал – и что? Эрудированные уроды.

      – Какая аллитерация, Надь! «Эрудированные уроды»! Просто песня.

      – Дарю. Сочини стихотворение.

      – А что, можно попробовать. Ода уродам – название. Годится? По следам Пабло Неруды. Помнишь его «Оды изначальным вещам»?

      – Смутно. Еще чего не хватало – оду им, козлам! Частушками обойдутся. Матерными.

      Мы засмеялись, забыв про маски. Они, подсохшие, тут же начали трескаться на щеках, превращая нас в старух с молодым взглядом. Склонившись обе над раковиной в ванной, мы умылись и уставились на свои отражения в зеркале.

      – Так что ты ответила старому козлу-эрудиту, Надь?

      – Только через мой труп! – Глаз подруги задорно заискрился.

      – Оригинально. А если он некрофил?

      – Ну, знаешь. Об этом я как-то не подумала. Откуда у тебя в такой солнечный день такой черный юмор? – спросила Надя риторически.

      – Это еще не черный. Антрацитовый!

      Уверенные в своем предназначении и в собственных силах, мы не собирались проходить через уготованные обстоятельствами низменные «тернии» к нашим высоким «звездам». А совать коробки конфет тем, от кого зависишь, я по сей день не люблю. Даже врачам.

      Да, но про елку-то надо дорассказать, а то так еще четверть века пройдет, и не факт, что память сохранит нюансы.

      Глава 2. Елки-палки и Домбай

      Мой сорокалетний герой жил в трехкомнатной, шикарной, по тем временам, квартире, и елка ему была нужна… с меня ростом. С годами я стала не только добрее, но и на порядок саркастичнее, поэтому снисходительно допускаю: размер елки служил ему напоминанием обо мне, когда он, умиротворенный, в кругу жены и детей, умильно разглядывал бы украшенный усердием всего семейства новогодний атрибут.

      Спала я в ту ночь не то что бы плохо. Но боязнь проспать переворачивала беспокойное тело настолько часто, что к утру оно стало ватным, хоть и было молодым. Одевшись наскоро, как в турпоход, я не позавтракала, а, подобно голливудской звезде, выпила лишь чашку кофе и, проверив наличие нескольких рублей в кошельке, вышла в темно-синее утро тридцать первого декабря 1982 года.

      Никогда раньше елок я не покупала, но целеустремленные жертвенницы, как правило, – натуры любознательные. У них есть обыкновение замечать, проезжая себе мимо, что на Цветном бульваре, неподалеку от Центрального рынка идет-таки торговля елками. На абордаж!

      Потратив час предновогоднего, а посему – стремительно бегущего времени, я нашла на елочном базаре лишь втоптанные в несвежий городской снег жалкие иголки да веточки.

      – Елку? – удивилась вопросу розовощекая и плотная, как матрешка, тетка, торгующая малосольными огурчиками. – Так надо было вчера покупать! Сегодня-то всё!

      Как это – «всё»? Разве я могу представить, что наберу его номер телефона и, на случай, если трубку снимет жена, я, несколько утопив голос, – так он звучит взрослее – подзову