Везучая. Лилия Макеева

сметаной из грубых, фаянсовых тарелок с надписью «Общепит» и пошли гулять по Москве. Отрыжка кислецой органично вошла в экзотическую программу посещения подругой родины.

      – Иногда дико хочется картошечки с селедкой «Иваси», – жаловалась она.

      «Иваси»! Конечно! Это была бочковая супер-селедка по сравнению с той, разделанной под Европу «Матиас», что все знают сейчас. Жалкое подобие.

      – Я тебе пожарю сегодня вечером, хочешь?

      – Нет, вечером меня пригласили в «Интерконтиненталь».

      Это было название ресторана в недавно открывшемся Центре Международной Торговли на Краснопресненской набережной. Хаммеровский Центр – так его еще называли, видимо, желая выразить пиетет могущественному Хаммеру, – мне еще не доводилось видеть. Манящее к себе издалека, стального цвета сооружение с памятником жилистому Гермесу снаружи и с кукарекающим петухом-часами внутри – вот где экзотика!

      Попасть туда было невозможно. Особые пропуска, милицейский кордон, шлагбаумы с будками. А там, внутри – «церберы», хоть и соотечественники. Поговаривали, что в этот оазис Запада даже вездесущим валютным проституткам не всегда удавалось проскользнуть. А пропуска выдавали лишь по предъявлению иностранного паспорта.

      – У меня там, на австрийской фирме дружок появился. В Дюссельдорфе на выставке познакомились. Уже два года в Москве, влюбился тут в русскую – така-ая ду-ура! Но ведет себя умно, и он, кажется, попался. Наверное, женится. Хотя и мне тоже улыбается своим жемчужным ртом иногда как-то не по-дружески. Знаешь, у него такие зубы красивые! Как на картинке. Хочешь, пойдем вместе? Я поговорю с ним. Если он нас сможет сегодня провести – увидишь. Не влюбись только! – предусмотрительно остерегла меня Лариса.

      Она знала, о чем говорила. Иностранцы появлялись тогда в Москве не часто, и заведомо облагораживались – в силу своей недоступности, а не каких бы то ни было достоинств. Но меня Гансы и Вальтеры, равно как и Майклы, совершенно не привлекали.

      Лариса, видя мои мытарства и вечное безденежье, настойчиво предлагала «прислать» для меня в Москву потенциального жениха. Кое-какие искатели приключений видели у нее мою фотографию и рвались в бой за обретение русской девушки в качестве жены. В принципе, затея реальная – с технической точки зрения. О чувствах речь не шла. Но я отклоняла любые варианты с постоянством уверенного в своих пристрастиях человека. Представить себе, что покину Москву, а заодно любимого человека и мечту стать настоящей актрисой, мне, при всем богатом воображении, не удавалось. Я искренне верила, что мое место здесь.

      «Двушку», то есть – монетку достоинством в две копейки, я носила в кармане всегда. Телефоны-автоматы обслуживались именно «двушками». Всего за две копейки можно было говорить часами. А еще утверждали, что мы только строим коммунизм! За этот минимальный взнос государству мы и позвонили представителю загнивающего капитализма, австрияку Петеру, втиснувшись вдвоем в тесную телефонную будку, спроектированную явно на одного.

      – Петруха! Так мы встречаемся вечером? Яволь!