Дети Арбата. Анатолий Рыбаков

месте.

      – Что вы стоите! – закричал Сольц. – Идите отсюда!

      Саша попятился. Секретарь знаками велел ему подойти.

      – Кого вызвать? – вполголоса спросил он и положил перед собой листок со штампом «Партколлегия ЦКК ВКП (б)».

      И только тогда Саша сообразил, что Сольц вызывает всех причастных к его, Сашиному, делу. Первый раз за эти месяцы сердце его дрогнуло и к горлу подкатил ком.

      Секретарь выжидательно смотрел на него.

      – Баулин, секретарь партбюро, – начал Саша.

      – Без должностей, без должностей, – торопил его секретарь, записывая фамилии на листке вызова.

      – Глинская, Янсон, Руночкин… Ребят можно?

      – Говори, не тяни!

      – Полужан, Ковалев, Позднякова, – говорил Саша, слыша, как за его спиной чиновник забубнил фамилии и статьи.

      – Все?

      – Все.

      – На когда?

      – Можно на завтра?

      – Успеешь передать?

      – Успею.

      – Дуй.

      В дверях Саша обернулся. Сольц, сбычившись, смотрел на него.

      «Партколлегия просит Вас явиться 10 января с/г к трем часам к товарищу Сольцу». И фамилии вызванных. Только Сашину фамилию не вписали, его фамилии никто не спросил. Это смешно, но не имеет значения. Дело выиграно. Саша не сомневался в этом. Сольцу не требуется никаких инстанций, никаких бумаг, никаких решений. Вызвать всех! И подумать только: не зайди он в кабинет, не окажись секретарь вынужденным исправить свою оплошность, ничего бы не получилось. И эта чиновничья улыбка, взорвавшая Сольца. А теперь получилось! Получилось!

      И все же что-то угнетало… Эти молчаливые люди на скамейках вдоль стены, безмолвные, терпеливые, ждущие решения судьбы своих близких. Диктатура пролетариата должна защищаться, это так, безусловно! Но все же в тех коридорах воздух пропитан человеческим горем. И тот неизвестный, осужденный на восемь лет тюрьмы за сорок метров провода. Не сыграл ли Саша в его деле роковую роль, не перехватил ли не ему предназначенное сострадание?

      Но он был молод, он так хотел жить, и он старался думать о себе, о том, что несчастья его кончились, а не о людях, безмолвно сидящих на скамейках вдоль казенных и унылых стен.

      Глинская разговаривала по телефону, когда Саша, минуя секретаря, вошел в ее кабинет. Она удивленно, потом испуганно посмотрела на него, сразу узнала, прикрыла ладонью трубку.

      – Что вы хотите?

      Саша положил перед ней вызов.

      Она прочитала, растерянно пробормотала:

      – Почему меня? К Баулину.

      Она выглядела очень жалкой.

      – Распишитесь, пожалуйста!

      – Почему, почему? Идите в партком, – бормотала Глинская.

      – Мне поручено это вам доставить. Распишитесь!

      Она положила наконец трубку, взяла в руки листок.

      – Ты был у Сольца? – вдруг переходя на ты, спросила она.

      – Был.

      Она смотрела на листок. Вмешалась партколлегия ЦКК… Не обошлось, конечно, без Рязанова, без Будягина, что и следовало ожидать. И это накануне съезда. Она представила себе, как