Дети Арбата. Анатолий Рыбаков

ничего не говорило Сольцу, он не знал дела транспортного института, а Сашу по близорукости не узнал. Все же привычным движением руки пригласил всех сесть.

      Глинская развернула перед Сольцем стенгазету. Стенгазета все время свертывалась в рулон, и Глинская прихватила ее по краям пресс-папье и массивным стаканом для карандашей. Сольц растерянно следил за ее действиями.

      – Вот эти эпиграммы, – сказала Глинская.

      Сольц нагнулся к газете, близоруко сощурился.

      Свиная котлета и порция риса —

      Лучший памятник на могилу Бориса.

      Он поднял глаза, не понимая, зачем эти эпиграммы. И тут увидел Сашу, тот напряженно смотрел на него. Тогда только Сольц вспомнил вчерашнего молодого человека, сидевшего в его кабинете. Он снова прочитал эпиграмму, нахмурился.

      – В чем же здесь контрреволюция?

      – Тут несколько эпиграмм, – ответила Глинская.

      Сольц опять наклонился к листу.

      Упорный труд, работа в моде,

      А он большой оригинал,

      Дневник теряет, как в походе,

      И знает все, хоть не читал.

      – Номер посвящен шестнадцатой годовщине Октябрьской революции, – сказал Баулин.

      Сольц обвел всех сощуренным близоруким взглядом, пытаясь разобрать, кому принадлежит этот голос. Перед ним сидели хорошенькая белокурая Надя, Саша, маленький скособоченный Руночкин, испуганная Роза, растерянный Ковалев.

      – Октябрьская революция не отменила эпиграмм, – сурово ответил Сольц.

      – Они помещены под портретами ударников, – настаивал Баулин.

      Теперь Сольц увидел, кто спорит с ним.

      – Раньше только на высочайших особ нельзя было сочинять эпиграммы. И то сочиняли.

      – Труд «в моде» – разве это правильно? – упорствовал Баулин.

      – Труд, труд! – дернулся Сольц. – Буржуазные конституции тоже начинаются со слов о труде. Вопрос в том, какой труд и во имя чего труд. Что в этой эпиграмме против труда?

      – Видите ли…

      – Вижу, как вы ломаете молодые жизни! – Сольц обвел рукой сидевших перед ним ребят. – Вижу, как вы их мучаете и терзаете. Это о них Ильич сказал: «Вам жить при коммунизме». Какой же коммунизм вы им преподносите?! Вы его выкинули из института, куда ему идти? В грузчики?

      – Он и работает грузчиком, – заметил Янсон.

      – Мы его учили, это же наш будущий советский специалист. А вы его на улицу. За что? За эпиграммы? Молодость имеет свои права. И первое ее право – смеяться.

      Опять с неуклюжей галантностью он повернулся к Глинской.

      – В их годы мы тоже смеялись. Теперь они смеются, и слава Богу! Если молодые смеются, значит, хорошо, значит, они с нами. А вы их по зубам! Эпиграммы друг на друга написали… А на кого им писать? На меня? Они меня не знают. Над кем же им смеяться?

      – Исключение утверждено райкомом, – предупредил Баулин.

      – Утверждено, утверждено! – Сольц побагровел. – Как это у вас быстро получается!

      Глинская, которая чувствовала себя здесь гораздо увереннее, чем в институте, примирительно спросила:

      – Как