Дети Арбата. Анатолий Рыбаков

свитер, брюки, пиджак, рубашка.

      – Деньги!

      Он пересчитал деньги, записал в бланк, дал расписаться. И положил в стол.

      – Квитанцию вам принесут. – Он показал на дверь: – Пройдите туда!

      В маленькой каморке Сашу поджидал обрюзгший заспанный толстяк в штатском.

      – Раздевайтесь!

      Саша снял пальто и шапку.

      – Ботинки снимите!

      Саша снял ботинки и остался в носках.

      – Выньте шнурки.

      Толстяк положил шнурки на стол и показал в угол.

      – Станьте!

      В углу стояла планка с делениями для измерения роста. Толстяк надвинул Саше на голову движок и громко, для того, кто сидел за стеной, произнес:

      – Сто шестьдесят семь!

      Потом пощупал Сашино пальто и шапку, ножиком вскрыл подкладку, пошарил там, положил на деревянную скамейку, кивнул на костюм:

      – Снимите!

      Саша снял пиджак.

      – Все снимите!

      Саша остался в трусах и майке.

      Толстяк прощупал брюки и пиджак, вскрыл подкладку, распорол отвороты брюк, вытащил ремень, положил рядом со шнурками, а пиджак и брюки бросил на скамейку.

      – Откройте рот!

      Приблизив к Саше заспанное лицо, он осмотрел рот, оттянул губы, посмотрел, не спрятано ли что за губами или между зубов. Потом кивнул на майку и трусы:

      – Снимите!

      Толстяк искал татуировку, шрамы, следы ожогов или ран, но не нашел.

      – Повернитесь!

      Саша почувствовал на ягодицах холодное прикосновение пальцев…

      – Одевайтесь!

      Потом, поддерживая рукой брюки без ремня и хлопая спадающими ботинками, Саша в сопровождении конвоира шел короткими коридорами, поднимался и опускался по лестницам, обитым металлической сеткой, конвоир стучал ключом по металлическим перилам, скрежетали замки, кругом были мертвые камеры и мертвые металлические двери.

      В одном коридоре они остановились. Ожидавший их надзиратель открыл камеру. Саша вошел. Дверь захлопнулась.

      14

      Как того требовал Сталин, четвертую домну задули раньше срока, тридцатого ноября, в семь часов вечера, при тридцатипятиградусном морозе. Марк Александрович мог уехать, только будучи уверенным, что с ней не повторится катастрофа, происшедшая с первой домной, тоже задутой в мороз. Поэтому он отстал от областной делегации и выехал в Москву двадцатого января.

      Служебный вагон уже прицепили к паровозу, снегоочиститель ушел вперед. Ветер свистел, наметая сугробы, раскачивая редкие тусклые фонари – станция и город на ограниченном лимите электроэнергии, она нужна на заводе, там, где плавят металл.

      В маленьком домике вокзала у голландской печи собрались работники заводоуправления, приехавшие с делами, которые готовятся задолго до отъезда начальства в Москву, но заканчиваются в последнюю минуту. Вслед за Марком Александровичем они вошли в вагон в мокрых валенках, в галошах, шапки и воротники в снегу, к неудовольствию проводника, отряхив