Дети Арбата. Анатолий Рыбаков

сразу догадался Вадим.

      – Именно.

      – Поехали в «Канатик», чудное место, – поглядывая на Надю, предложил Вадим.

      – Сюда должна прийти Нина.

      По крутой лестнице они спустились в «Арбатский подвальчик», низкий, разделенный толстыми квадратными колоннами, и отыскали свободный столик в дальнем углу. Пахло кухней, пролитым пивом, трактирными запахами полуресторана-полупивной. Тускло светили неуклюжие бра, косо подвешенные на низких изгибах арок. На эстраде возвышался контрабас в чехле, лежал на стуле саксофон – музыканты уже пришли.

      Саша протянул через стол меню:

      – Что будем заказывать?

      – Как дорого, – вздохнула Надя.

      – По силосу и по землетрясению, – предложил Руночкин.

      – Не за винегретом и не за студнем мы сюда пришли, – возразил Саша.

      – Единственное, зачем сюда приходят, – это кофе с ликером «какао-шуа», – объявил Вадим с видом ресторанного завсегдатая.

      На соседнем столике над синим огоньком спиртовки возвышался кофейник, и два пижона потягивали из крошечных чашечек кофе с ликером.

      – Мы голодные, – сказал Саша. – Варя, что будешь есть?

      – Бефстроганов.

      Заказали бутылку водки мальчикам, бутылку портвейна девочкам и всем по бефстроганову.

      – Выгоднее заказывать разные блюда, – заметил Вадим.

      – А вот и Нина, – вполголоса, как бы про себя проговорила Варя, сидевшая лицом к выходу.

      – Забились в самый угол… – оживленно говорила Нина, подходя к столику. – Сашенька, поздравляю, – она поцеловала его, – как только прочитала твою записку, все поняла. Я и не сомневалась. – Она покосилась на Варю. – И ты здесь…

      – И я здесь.

      – Жалко, Макс не знает, – продолжала Нина, усаживаясь между Вадимом и Руночкиным.

      Грянул оркестр… «Ах, лимончики, вы мои лимончики, вы растете у Сони на балкончике…» Официанты быстрее забегали по тесным и низким проходам.

      – Сольц – человек, – сказал Руночкин.

      – Только ужасно нервный, – добавила Надя.

      Жуя бефстроганов, Вадим заметил:

      – Саша прошел через горнило страданий. А без страданий…

      – Ненавижу страдальцев, – перебил его Саша.

      – Перефразировка Прудона. – Вадим продолжал рисоваться перед Надей. – После угнетателей я больше всего ненавижу угнетенных. Но бывают обстоятельства… Например, это…

      Он скосил глаза на соседний столик. Рядом с пижонами уже сидела девица с красивым испитым лицом.

      – Социальное зло, – сказала Нина.

      – А может, патологическое явление, – возразил Вадим.

      – Не патология и не социология, обыкновенная проституция, – сказал Саша. – Меня не интересует, почему она этим промышляет, задумываться над ее психологией не желаю. Вот Нина, Варя, Надя – я готов их любить, уважать, почитать. Человек морален, в этом его отличие от скотины. И не в страдании его жизненная функция.

      Подпевая оркестру, Варя тихонько затянула:

      – «Мы тебя любили, нежную, простую… Всякий был пройтись с тобой не прочь».

      – Почему так любят блатные песни? – спросил Вадим. И сам ответил: