В жаре пылающих пихт, или Ниже полета ворона. Ян Михайлович Ворожцов

не вернуть…

      Беготня, шум, а затем воцаряется тишина. Он видит, как кто-то бежит сквозь облако пепла. Стреляет в последний раз.

      Все застывает, и вот они уже идут по залитой испражнениями улице. Идут, хлюпая сапогами по грязи и комкам слипающейся пыли. Повсюду растекается кровь оттенка коралловых рифов. В ушах кареглазого стоит гулкий шум, подобный ропоту морского прибоя.

      Горбоносый перешагнул через труп первого застреленного, повертелся так и сяк, похлопал по карманам, наклонившись над ним. Взял кавалерийский драгун, втянул живот и приткнул оружие за пояс спереди.

      Когда в голове перестало греметь, а сквозистая поволока порохового дыма постепенно рассеялась, кареглазый разверст массивные веки, и зыбкие зрачки его, подобно первым людям, покинувшим темные пещеры его глаз, были наги и беззащитны перед светом, который не был солнечным.

      Он обнаружил себя стоящим в тусклом свете луны, вдыхая остывший воздух с сильным металлическим привкусом крови.

      Запыленный ветер завывал над поляной, где лежали трупы застреленных людей. Пыль застелила кровоточащие тела, заборы и дома. На ветру пружинили бельевые веревки, и во дворах лаяли собаки.

      Кареглазый с пустой короткоствольной винтовкой в чужих трясущихся руках возвышался над телом убитой женщины. Горбоносый ногтем выковырнул дробинки из потрескавшейся стены, а затем сплюнул и направился к кареглазому.

      Длиннолицый равнодушно перешагивал через тела застреленных людей и лошадей, застывших в различных позах, проверяя, достаточно ли они мертвы.

      Из убогого глинобитного жилища у дороги выбежал полуголый мужчина с ружьем. Прокричав иноязычную тарабарщину, он прицелился в кареглазого, стоящего над трупом женщины.

      Кареглазый застыл как олень за момент до того, как сорваться с места, но мужчина тут же сам получил пулю в шею и рухнул, где стоял. Кареглазый вздрогнул.

      – Попал так попал, – сказал длиннолицый и сплюнул.

      Шурша на ветру и складываясь в новые узоры, по улице катились, блестя в свете ущербной луны, сухие листья среди почерневших неподвижных тел, чья кровь, словно корни, уходила глубоко в обезвоженную землю.

      Кареглазый посмотрел под ноги. Убитая женщина, сжимающая в ладони окровавленные бусы, невидяще смотрела на него, сквозь него.

      – Ей-богу, негостеприимный тут народец, – сплюнул длиннолицый.

      – Вот он! – вскрикнул Холидей. – Я свидетель! Убийца, да, убийца женщин!

      И показал пальцем на кареглазого.

      – Я на суде побожусь, что он убийца женщин… одну петлю делить будем!

      – Закрой рот, – буркнул горбоносый.

      – Убийца! убийца! Помогите, убивают! Кто-нибудь!

      – Заткнись!

      Маршал подошел к кареглазому и выхватил у него оружие.

      – Известно тебе, что оно не гусиными перьями заряжено?

      Ковбой оторопело моргнул:

      – Что?

      – Отвечай на вопрос!

      – Какой вопрос?

      – Ты знал, что оно не гусиными перьями заряжено!?

      – Да.

      – Да,