В жаре пылающих пихт, или Ниже полета ворона. Ян Михайлович Ворожцов

Ночь не спешила кончаться.

      – Меня вот что интересует, ради чего вы тут? – прошептал Холидей. – Сколько денег за мою голову выручите, а, господа джентльмены? А главное, даст ли это вам благоопеспечение и богатство? Нет, я очень сомневаюсь. Не обогатитесь, не прославитесь моей головой, ибо я не ангел пустыни, а заказчик ваш – не есть царь Аристобул. Не ради богатств, а ради чего? Может, ради каких-нибудь царств? Земных или небесных? На царство мою голову променяете? сомневаюсь, господа. Что вам дадут за меня, чему рады будете? Может, счастье? Удачу? Ничего вы не выиграете, если меня продадите. Только проиграете, ибо смерть моя – для бога, а не для вас, судьи. Хлеб и зрелища, вот что для вас. Только одно. Вы Голиафы, а я – есть Давид. Множество хлебов для вас и зрелищ.

      Горбоносый посмеялся.

      – И язык твой – праща, а слова – камни. Только летят они вкривь и вкось.

      Холидей сплюнул и помолчал, глядя на кареглазого.

      – У тебя лицо знакомое, – сказал наконец.

      – У меня? – спросил кареглазый.

      – Да и ботинки… Где я тебя видеть мог?

      – Будь мы знакомы, я бы тебя запомнил, – проворчал ковбой.

      – А я и не говорю, что знакомы. Только видел.

      – Чудно как-то.

      – Что чудно?

      – То, что лицо мое ты отдельно от меня видел.

      – У других людей лица похожи на твое.

      – Может, кто на меня похож, – сказал кареглазый ковбой.

      – А ты что, милок, слова мои переставляешь? Я так и говорю.

      – Мало, что ли, на свете таких.

      – Ну, я повидал немало лиц как твое. Только проблема вот в чем. Я людей, которые мне добро сделали, запоминаю. И не помню, чтобы ты среди них был. Да и среди тех, кто моей смерти хочет тоже. Откуда ж ты взялся такой добродетельный? И воду поднес, и лошадь мою яблоком угостил.

      Ковбой сплюнул:

      – Будь моя воля, я б тебя давно пристрелил, как ты того заслуживаешь!

      – Чем это, интересно?

      – Не твоего ума дело.

      Холидей повернулся к длиннолицему.

      – А вы, братки, в молчанку играете?

      Длиннолицый посмотрел на него и опустил взгляд в библию.

      – Ну, бог с вами. Слушай, милок, так как тебя звать?

      Длиннолицый наемник неожиданно заговорил:

      – У него есть имя и у тебя есть имя.

      – Что-что?

      – У всех есть имена.

      – Верно. У меня имя есть, Оуэн Холидей. А вот парнишка ваш молчок, а маршал твой…

      – У всех людей, что встречались мне, были имена, – продолжил длиннолицый чужим голосом. – Они твердят свои имена как молитвы даже во сне. Эти имена врезываются в их будущие надгробья. Чем чаще они их называют, тем глубже они врезаются в камень. Если у человека есть имя, то из него можно сотворить что угодно. Наши имена – это древнейшая из глин земных.

      Холидей поглядел на него.

      – И если твое имя у народа на слуху, то ты уже в их власти. Над безымянным только никто не властвует, ибо его нет. И нельзя властвовать над ним или именем его осуществлять власть. Имена – вот зло человеческое. Впиши имя среди имен. Кем хочешь сотворить человека? Во что угодно превращай его