Родник Олафа. Олег Ермаков

жар Смоленска. И только теперь вдруг понимал: Смоленск, то и есть Смоленск вокруг, град великий днепровский. Его они с Ивашкой Истомой тщились узреть с колокольни Вержавска.

      И вдруг он сам прямо здесь и оказался.

      Но один как перст, без батьки Возгоря… И ужас той ночи на Каспле внезапно оковал его цепко и колюче.

      Дзыньк!

      Сычонку поблазнилось, что он сейчас же мигом рассыплется. Еще удар – и свершится.

      Дзыньк!

      И ничего не произошло.

      Он обмяк, чувствуя всем телом густое рдяное тепло. Оно вливалось в него, как новая горячая кровь. И его щеки уже пылали, глаза блестели.

      Мягкая волна застилала глаза, томила сердце, Сычонка клонило в сон. Он опустился на корточки. Парень глядел на него насмешливо. Спросил, кто он таков и откуда? Сычонок туманно смотрел на него.

      – Дать по башке, чтоб забаил? – спросил парень с шутейной угрозой.

      Неожиданно забрехали собаки. А на Сычонка почему-то не залаяли, когда он здесь появился. Видно, мягко ступал, али ветер запах сносил…

      Послышались голоса.

      И окрик:

      – Эй, Треня Ус! Слыш-ко!

      На двор входили двое, оба в зипунах, заломленных шапках, опоясанные ремнями с кинжалами, в сапогах, брадатые, похожие друг на друга, только один потемнее, другой – рыжеватый. Ковач прекратил свою работу и выжидательно смотрел.

      Оба мужика в зипунах остановились посреди двора.

      – Ну?

      – Ага…

      Это они промолвили и выжидательно, с вызовом и насмешкой, уставились на ковача. Тот погладил свои длинные усы, глядя исподлобья.

      – Лепота-а-а[105]… – молвил рыжеватый.

      Грудь ковача вздынулась и опустилась.

      – А бо[106] ты, Треня Ус, и не желаешь докончания[107]? – спросил другой, тот, что потемнее. – Ковы[108] разводишь? Куешь, неключимый[109] ты поганец, крамолу?

      – В коросту[110], что ль, тебя закатывать? – подхватил другой. – Вместе с молотом и мехами, ась? – С этими словами он шагнул к продолжавшему качать меха рычагом парню и дал такую затрещину, что тот чуть с ног не свалился.

      Ковач с молотом шагнул было к нему навстречу, но его остановил окрик второго:

      – Треня Ус! А ну не леть!.. Не кобенься, закоснелый[111]. Али забыл, что князь велел всем ковачам града переносить свои кузни на окраины, к речкам и ручьям?

      Ковач Треня Ус утер потное лицо и указал на кусты, за которыми и бежал ручей чистый.

      – Так вон и Егорьев ручей.

      – Аще[112] окраина? – спросил рыжеватый, кивая на близкий холм с собором. – Кругом истобки все да из дерева, али не чуешь? Забыл пожар велий прошлой зимы? Снова петуха запустить по истобкам?

      – Да переезд мне труден, – заговорил хрипло-скрипуче ковач. – Кто тама на краю подвинется? Места даст? Иде? На Крылошанском конце, на Рачевке? Тама не провернешься, все позанято. Али на Пятницком конце? Тама торг. На Смядыни? Тама пристань, смолокурни, плотники ладьи

105

Красота.

106

Здесь: ведь.

107

Согласия, мирного договора.

108

Козни.

109

Негодный.

110

В гроб.

111

Закоснение – отлагательство, задержка, запущение. Здесь: неисправимый.

112

Здесь: разве.