Родник Олафа. Олег Ермаков

[95] деле. Да и все одно тех кощеев придется в Смоленск справлять, – говорил Зуй Жирославич, морщась и узя и без того узкие глаза. – И давно прошаю силы у смольнянских тиунов на тых поречских ушкуйников: дайте дружинников, враз с имя поладить сумею. Не дают… Обещаньями кормят. Известно, от слова до дела сто перегонов… Сулить – дело боярское, исполняти – нашенское. А знаешь что, – сказал он, вскидывая глаза на купца, – повезут робята твой товар прямо сегодня, найдутся коло[96]. До самого Днепра и довезут. Обаче! Ты возьмешь немко с собою и отведешь в граде княжеским тиунам.

      Василь Настасьич посмотрел на Сычонка.

      – Яко это – с собою?..

      – А вона. Забирай, – сказал Зуй Жирославич и махнул рукой на Сычонка. – Пущай тама и попекутся, помозгуют сами. Убо, можа, пошевелятся. Своих умудренных пытателей шлют. А про меня скажи: не застиг, в отъезде Зуй Жирославич бысть.

      – И ты поприяти[97] прямо сейчас? – вопросил Василь Настасьич.

      – А то якоже[98]. Мое слово! – ответил твердо Зуй Жирославич. – Будет тебе коло. А мужики потянут ладью вверх из озера по речке до самых до верховьев. А тама волоком – и в Днепр. Ежели не желаешь тут ладью-то оставить на сохранение.

      – Да не, – отвечал Василь Настасьич. – В Смоленске поторгую, а оттудова на Киев пойдем с другими ладьями. А оттудова хочу и к Царьграду.

      – Вона какое у тебя рачение[99]!

      – То не рачение, – отвечал Василь Настасьич. – А кобь[100] купецкая.

      Зуй Жирославич засмеялся сухо, зло, но и весело.

      – Прикобили[101] табе, Василь Настасьич! Вота! Решено?

      – Решено, – отвечал купец, взглядывая на мальчика, на Нечая.

      Нечай покосился на Сычонка.

      – Снова возня с этим телком.

      – А ты, малец, – сказал Зуй Жирославич, – князю-то в ноги и пади да все поведай… ну, как сумеешь. Пущай напускает на Поречье дружинников и своих тиунов, правеж им тама чинит. А хоть и вовсе куды переселяет, тама у их тать на тате татем погоняет. Пущай заставят поречских рылом хрен копать.

      Василь Настасьич просмеялся, обернулся к Нечаю, оглаживая бороду.

      – Нечай, давай-давай, ступай, вели мужикам все выгружать. Будут сейчас коло. А малого мы доставим куды надоть.

      И Нечай повернулся, пошел и мальчик. У двери Нечай схватил мальчика за плечо и встряхнул.

      – Куды наперед лезешь?

      И он дал ему снова затрещину.

      Мальчик оглянулся на обидчика.

      – Не зырь, а беги, Карась Немко! Вели робятам носить все на землю! – гаркнул Нечай и захохотал своим скрежещущим, каким-то ржавым смехом.

      Часть вторая

      Смядынь

      1

      Весенний Смоленск плыл над Днепром в облаке легкой яркой зеленой листвы на горах, в резких криках чаек, горластых петухов, вороньем грае, мычанье коров и собачьем лае. На главной горе высился собор, и его, и холм называли Мономаховым, или Детинцем, а по другим горам и в низинах стояли церкви, деревянные и каменные.

      Горами смольняне именовали мысы

96

Телега, колесо, повозка.

97

Окажешь содействие.

98

Как.

99

Страсть.

100

Здесь: счастье.

101

Приворожили.