Что гложет Гилберта Грейпа?. Питер Хеджес

выкрикивает Лесли, проверяя билет у какого-то мальчонки. – Я за ним пригляжу. Он со мной не пропадет.

      Поднимаю вверх два больших пальца и спускаюсь с карусельного помоста – как раз начинается новый заезд. Моего ухода наш дебил не замечает. Глоток свободы, говорю я себе.

      Пробираюсь среди аттракционов: тут и «Ракушки», и «Спрут», и всякие подвижные игры, и шатер для бинго. Кругом почти сплошь знакомые лица. Мне говорят «Привет», я отвечаю «Привет». А вот и бак-ловушка, где нынче Такер подхалтурить решил – цепляет прохожих. Пока еще в сухой одежке сидит, но не потому, что мяч бросают одни мазилы, а потому, что никто возле него не задерживается. При виде меня он заводит: «ГИЛЛЛЛБЕЕЕРРРТ ГРРР…» – но я ускоряюсь – только меня и видели.

      Подхожу к будочке кассы, отсчитываю ровно семьдесят пять центов за билет. Разворачиваюсь – и вижу пышный начес, который полностью загораживает мне обзор. Скольжу глазами вниз. Бородавка со вчерашнего дня увеличилась; говорю:

      – Здравствуйте, Мелани.

      – Ты меня избегаешь, да?

      – Нет, что вы. Как можно?

      – Ты смотрел на меня с карусели.

      – Разве?

      – Да-да. Я тебе помахала – неужели ты не видел? Как я жестами звала тебя спуститься?

      Я, очевидно, принял ее голову за облако сахарной ваты.

      – Нет, я не заметил.

      – Ну не знаю, ты смотрел на меня в упор. Как я вижу, на солнышке успел поджариться. Совестно, небось, что вчера не явился в приемные часы?

      – А почему мне должно быть совестно?

      – Как почему?! Пропустить назначенную встречу – это детский сад и хамство. Не перезвонил. Даже не извинился.

      – Извините, пожалуйста.

      – Я тут ни при чем. Ты не со мной договаривался.

      Со вздохом хватаюсь за голову. У меня сейчас одно желание – прокатиться на колесе обозрения. Пусть какая-нибудь сила – любая – унесет меня вверх. Чтобы я воспарил.

      – Ты собираешься перезаписаться на прием? Гилберт?

      – Да. Прямо на завтра.

      – Завтра ближе к вечеру он поедет забирать сыновей из церковного лагеря. День будет суматошный. Человек он невероятно занятой. Но ты подходи как договаривались – к четырнадцати часам. При первой же возможности он займется твоим делом.

      – Отлично, здорово, да, уже готовлюсь.

      – Не забудь.

      Мелани проводит одним указательным пальцем по другому, словно грозит мне карой, но тут же сверкает улыбкой – дескать, ладно, прощаю – и, покачивая бедрами, удаляется: дизайнерские джинсы слишком узкие, высоченный начес жутко яркий.

      – Вот мой билет.

      Лысый оператор с гитлеровскими усиками делает мне знак садиться, проверяет, защелкнута ли поперечная перекладина, жмет на рычаг от себя – и я взмываю вверх. При каждом спуске меня по самое некуда пробирает – вжух! – знакомое ощущение, похожее на щекотку. От этого в голову лезут всякие шкодные мысли. Ниже пояса.

      Описывая круги, зажмуриваюсь. Рисую себе дальние края, где никто не знает меня по имени.

      Мне предстоит воспарить с закрытыми глазами еще десять-пятнадцать раз. Зависая в наивысшей точке, разлепляю веки и вглядываюсь в