Третий источник. Виталий Вавикин

ночь, – сказала Адриана.

      – Тебе не нравится?

      – Не знаю, – она машинально улыбнулась.

      – Прикоснись к ней, – сказал художник.

      Блудница обернулась, но тени уже скрыли его лицо. Она снова вспомнила Финлея. Почему он никогда не рассказывал ей ни о чем подобном? Или же подобного никогда и не происходило с ним?! Адриана осторожно протянула руку и коснулась женской груди с проколотыми сосками. Черная кожа была теплой и гладкой.

      – Теперь поцелуй ее, – донесся далекий голос Назифа.

      Адриана подалась вперед. В черных глазах странной женщины горели сотни свечей. Ее лицо оставалось непроницаемой маской. Губы были мягкими, но безразличными. Адриана задержала поцелуй, пытаясь уловить дыхание. В повисшей тишине затрещала, угасая, еще одна свеча.

      – Ниже, – услышала блудница шепот художника. – Не в эти губы.

      Его взгляд прикоснулся к ней. Она почувствовала это, как что-то материальное. Склонила колени и опустилась между раздвинутых ног к раскрытой в ожидании плоти. Холодное серебро коснулось щеки. Нити натянулись сильнее.

      – Хорошая девочка, – похвалил художник, и Адриана услышала, как скользит по холсту кисть, нанося краску. – Очень хорошая.

      Она закрыла глаза и подчинилась инстинктам.

      Часть первая

      Глава первая

      За три месяца до сезона дождей.

      Планета Нуминос.

      Мастерская Назифа Харра аль Саммана.

      Жирный таракан бежит по незаконченной картине. Его тонкие лапки вязнут в не успевшей засохнуть краске.

      – Чертово животное! – говорит Назиф.

      Женщина лежит на кровати. Смотрит на художника и улыбается.

      – А ты так и оставь, – говорит она.

      – Так? – Назиф смотрит на картину. Таракан приклеился к женской груди: чуть выше дряблого коричневого соска, чуть ниже черного родимого пятна. – Хотя ты права, – говорит художник. – Разницы все равно не будет.

      Натурщица одевается и уходит.

      – Завтра приходить? – спрашивает она, перед тем как закрыть дверь.

      – Завтра? – художник считает оставшиеся деньги. – Нет. Завтра я, пожалуй, поем.

      Натурщица смеется. Дверь закрывается. Тишина. Пыль летает в лучах далекого солнца. Вялые мухи ползают по столу, собирая оставшиеся крошки.

      – Скоро и они подохнут, – говорит Назифу слуга. Араб лежит на грязном тюфяке и чешет ввалившийся живот. – Почему бы вам не нарисовать мадам Чиджир? – спрашивает он. – Она, кажется, обещала неплохо заплатить, к тому же явно питает к вам слабость.

      Назиф молчит. Последняя женщина, которую он рисовал, расплатилась натурой, отданной за ненадобностью слуге. Назиф смотрит на араба. Сейчас, он, наверное, предпочтет сытый обед любой красотке…

      – Так как насчет Ясмин? – спрашивает его Кемпбел по телефону.

      – Ясмин? – Назиф смотрит на картину обнаженной женщины. Единственную картину, которая что-то стоит в этой мастерской. Все остальное – хлам.