Кошки ходят поперек. Эдуард Веркин

было куриное яйцо, – принялся объяснять я. – Или перепелиное. Автол… Аверьян Анатольевич взял его на обед, потом он поскользнулся, упал, и яйцо выкатилось и закатилось за гири…

      – За какие еще гири? – спросила Зучиха.

      – За разные. Они были разного достоинства. Были гири в шестнадцать килограммов, были гири в двадцать четыре, были гири…

      – Довольно! – перебила меня Зучиха. – Хватит…

      – Это яйцо стукнулось о гирю и разбилось, а я зачем-то взял его и съел. И подавился…

      Лицеисты лежали. Даже Лара улыбалась, я видел это. А чего, собственно, это ей улыбаться? Я же из-за нее подавился этим тупым яйцом.

      – Расскажи про инциндент в раздевалке, – потребовала Зучиха.

      – Ну да, инциндент в раздевалке…

      – Вот и я о том же, – встрял Чепрятков. – Захожу я, значит, в раздевалку, а там такой инциндент[4], мама дорогая…

      – Ребята, хватит идиотничать, – Зучиха переключилась на толерантность, – мы все оценили ваше чувство юмора. А ты, Кокосов, постыдился б хотя бы своего отца!

      Я устыдился и принял покорный вид. Надо продемонстрировать раздавленность, сделать приятное старушке Зучихе, в конце концов.

      – Кокосов! Расскажи нам, за что ты избил Гобзикова?! За что? И не вздумай отпираться!

      – За что? – удивленно спросил я.

      – Да, за что?! – Зучиха обняла кафедру с такой силой, что дерево хрустнуло, а мамонт из мамонтовой кости подскочил.

      – Да ни за что, – ответил я. – Мы просто подрались…

      – Просто подрались?! А то, что его мать мне звонила вся в истерике?

      На это я не нашелся что ответить. Мать в истерике – это серьезно. Было, правда, у меня искушение ответить, что и мой старый тоже в истерике, но, я думаю, это было бы уже чересчур круто. Мне бы не простили, мать – это святое.

      – За что ты его побил? – Зучиха уставилась на меня психоаналитическим взглядом. – За то, что его мать работает в магазине, а твой отец глава фирмы?

      Класс дружно поглядел на старого.

      Я тоже растерянно оглянулся на него. Он все-таки являлся не главой фирмы, а юристом и совладельцем, и он уже не был пятнистым, был равномерным. Мобильник раскладывался и складывался быстро, приближаясь к скорости невидимости. Скоро сломался бы, корейский тигр не выдержал бы, даже тигры не вечны.

      Интересно было бы узнать телефон…

      – Да при чем тут это? – растерянно спросил я. – При чем тут магазин? Мы просто подрались, я же говорю…

      – Просто подрались? – Зучиха неожиданно перешла на проникновенный тон. – Значит, вы просто подрались… А ты знаешь, что твое избиение Гобзикова – это не что иное, как проявление социальной нетерпимости?

      – Какая нетерпимость…

      – Руководство Лицея не потерпит нетерпимости, Кокосов! – Зучиха неожиданно стукнула мамонтом по кафедре. – Не потерпит!

      Класс затих.

      Зучиха треснула по кафедре уже кулаком, мамонт свалился на пол.

      – В соответствии с Уставом Гуманитарного Лицея им. М.Е. Салтыкова-Щедрина

4

Завуч неправильно произносит слово «инцидент», Кокосов и Чепрятков ее передразнивают.