О всех созданиях – мудрых и удивительных. Джеймс Хэрриот

Бенни, Бенни!

      В темноте я едва различил большую собаку, распростертую на коленях четырех детей.

      – Папа, он умер, он умер!

      – Его надо вытащить наружу, – сказал я, задыхаясь.

      Молодой человек ухватил собаку за передние лапы, а я поддерживал ее снизу, и она без всяких признаков жизни вывалилась на асфальт.

      Мои пальцы запутались в густой шерсти.

      – Ничего не видно! Помогите мне перенести его к свету!

      Мы подтащили безжизненное тело к лучам фар, и я увидел великолепного колли в полном расцвете сил – пасть его была широко раскрыта, язык вывалился, глаза остекленели. Он не дышал.

      Молодой человек взглянул на собаку, сжал голову руками и простонал:

      – Боже мой, боже мой…

      В машине тихо плакала его жена и рыдали дети.

      – Бенни… Бенни…

      Я схватил его за плечо и закричал:

      – Что вы говорили про мяч?

      – У него в горле… Я пробовал его вынуть, но ничего не получается, – невнятно бормотал он, не поднимая головы.

      Я сунул руку в пасть и сразу нащупал твердый резиновый мяч величиной с теннисный, который застрял в глотке, как пробка, плотно закупорив трахею. Я попытался обхватить его пальцами, но они лишь скользили по мокрой гладкой поверхности – зацепиться было не за что. Секунды через три я понял, что таким способом извлечь мяч невозможно, и, не раздумывая, вытащил руку, завел большие пальцы под челюсти и нажал.

      Мяч вылетел из пасти собаки, запрыгал по заиндевелому асфальту и исчез в траве. Я потрогал роговицу глаза. Никакой реакции. Я опустился на колени, полный мучительного сожаления, – ну что бы им встретить меня чуть-чуть раньше! А теперь – что я могу сделать? Только забрать труп в Скелдейл-хаус. Нельзя же оставлять мертвую собаку у них в машине – им еще столько ехать до Манчестера. Но мне нестерпимо было думать, что я ничем не смог им помочь, и, когда я провел рукой по роскошной шерсти, толстый забинтованный палец качнулся как символ моей никчемности.

      Я тупо созерцал этот палец и вдруг ощутил слабое биение там, где край моей ладони упирался в межреберье собаки.

      Я выпрямился с хриплым криком:

      – Сердце еще бьется! Он жив!

      И принялся за работу.

      Здесь, во мраке пустынного шоссе, я мог рассчитывать только на собственные силы. В моем распоряжении не было ни стимулирующих средств для инъекций, ни кислородных баллонов, ни зондов. Но каждые три секунды я добрым старым способом нажимал на грудь обеими ладонями, отчаянно желая, чтобы собака задышала, хотя глаза ее по-прежнему глядели в пустоту. Время от времени я принимался дуть ей в горло или щупал между ребрами, стараясь поймать это почти неуловимое биение.

      Не могу сказать, что произошло раньше: слабо ли дрогнуло веко, или слегка поднялись ребра, втягивая в легкие ледяной йоркширский воздух. Возможно, это случилось одновременно, но дальше все было как в прекрасном сне. Не знаю, сколько я просидел возле собаки, пока наконец ее дыхание не стало ровным и глубоким. Затем