Собрание сочинений в 15 томах. Том первый. Анатолий Никифорович Санжаровский

и сама одно. Мол, не пиши и зря не мечтай. Я не кукла-дергунчик. Не томоши боль меня.

      Но до него моя грамотка не добежала. Перехватил расхлыстанный женатик попович. Бесклёпочный[53] соседец наш. Упыристый,[54] как бык!

      Крутощёкий любосластный попич уже и ребятёнка скулемал на свой образец. Двугодок сын рос.

      А при встречах этот тумбоватый ляля[55] отдувался и не забывал всё петь мне про своё божье любодружие, что не чета человеческому.

      – Знаешь, хорошуля, – говорит он мне раз на боевой земле,[56] – когда ты проходишь околь нашего окна, всё во мне холонет. Становлюсь совсемко плохяк. Я дажно ложку роняю за обедом! Так вот… тому давно… как люблю тебя…

      – Крепше, докучатель, дёржи! – на смеху отбивалась я от гладуна.

      – Взаправадок отщипни мне хоть крошечку верки…[57]

      – Тебе верки, что серке![58]

      А намедни, ёшки-переёшки, какую отвагу себе дал этот дурнохлеб?[59] Эвона куда жиганул! Возьми храбродушный да и бухни:

      – Крашонушка![60] Я тебе по чесноку[61] доложу… Ну чего зазря тереть бузу…[62] Без тебя худа жизнёнка моя, как у седьмой жены в гареме… Айдаюшки, хорошава, бешеным порядком[63] убегим куда-нить?! А?

      Меня так и охлестнуло жаром:

      – Щас! Только валенки вот зашнурую и побежим!.. Толечко зачем же куда-нибудь, неразборчивый? Ты твёрдый маршрутко выбрал?

      – Выбрал! Выбрал!! Не долбень какой… Парнишок я донный. Всё прошёл. На дорожку на мою не зобидишься… Потайной ходец знаю!

      – К Боженьке на небко?

      – Ну-у… У тя, милуша, язычок… Обжога![64] Чего хмылиться, просмеятельница? Нам туда рановатушко. Да и покуда не званы-с. Нам, дорогомилая, абы ото всяческих глаз поодаль…

      – Цо-опкий шуруповёрт!.. Ну чё со всей дури мелешь? Иль у тя вся тормозная жидкость совсем повытекла? Бежал бы, ненажорливый дрыхоня, лучше спатушки. Не то ссохнешься, боров толстомясый!

      – Ну-у, топотунчик, серчать не надо. Действует на красоту… Да, за щёку я помногу кидаю. Так оттого цвету! Иша, лобан[65] какой! Разь худо, когда мужик налиток?[66] Со мноюшкой ты б каталась, как на блюде. Хо-ольно б жила-была как у Христа за пазушкой…

      – Или ты, лупёрда,[67] савраски[68] перехлебнул? Ну с больша это ума, болток, подсаживаешь меня в чужу пазуху? Христа-то с пазушкой не путляй сюда. Можь, ты Библией тюкнутый иль праздничным транспарантом?

      – Ну, на кой ты, любопышечка, всхомутала на меня эту небыль? Библия меня не вманила и не вманит, как мой отче ни ловчи. С Библией мы в полном разводе. Так что ей бить не меня. И транспарантам не ломаться об мой хипок. По праздникам я на гуляшках из степенства не выпадаю.

      – Какие мы святые…

      Я отступно помолчала.

      Поменяла песню да снова и полезь в раздоры:

      – Ты к Боженьке на ступеньку ближе. Должон знать. Скажи… Вот в молитвах просят: «Хлеб наш насущный дай нам днесь». А почему просят-то каждый-всякий раз лише на один денёчек?

53

Бесклёпочный – глупый.

54

Упыристый – упрямый.

55

Ляля – прозвище изнеженного и неповоротливого парня.

56

Боевая земля – выгон.

57

Верка (здесь) – доверие.

58

Серка, серый – волк.

59

Дурнохлеб – нахлебник.

60

Крашонка – крашеное яйцо на Пасху.

61

По чесноку – по-честному.

62

Тереть бузу – пустословить.

63

Бешеным порядком – очень быстро.

64

Обжога – крапива.

65

Лобан – здоровый, крепкий человек.

66

Налиток – полный человек.

67

Лупёрда – толстый, неповоротливый человек.

68

Савраска – самогон.