Собрание сочинений в 15 томах. Том первый. Анатолий Никифорович Санжаровский

Ульванова, померла, сердешная. Потом вот ещё Наташа Самойлова. Тоже примёрла…

      Что его другим жалость подавать?

      Тут сама по коленки уже в земле.

      Полный ведь год с верхом кисла я у дочки слепошарая.[41] Натолкалась на операцию. Сделали операцию на правый глаз. А левый с обиды, что ли, забастовал. Ничего не желает видеть! Всего ж двадцать процентов вижу и рука трясётся не знай зачем. Намахивает и намахивает без передыху даже на обед. Ну совсемко полоумная… Сядешь есть, весь стол уработаешь едой. Перед кошкой дажь совестно.

      Отгоревала я вся. Отошедший, бросовый уже человек…

      А платки-то всё поманеньку наковыриваю.

      Не могу отвязаться от этой сахарной погибели.

      Даве вот сильно болела. Упала и расшиблась. Повредила оперированный глаз. Читать книгу не вижу. А и почитай кто, всё равно не слышу.

      И слепая, и глухая – весь и приработок всей жизни. Выслужила-то у жизнёнки всего лише две горькия медалюшки. Прожила век не за гусиный кек…[42] Одно только заточно и получишь – валунок…[43]

      Прошлое не завернёшь, как оглоблю. А что будет, увидим. Слепухе это в большо-ой интерес.

      В Жёлтом я одна. Еле хожу. Дети зовут. Но неохота от насиженного гнезда уползать. Хоть и вся такая отжилая.

      Померк бел день, и ты на целый уже шажок ближе к краю.

      Нет-нет да и словишь себя на том, что дубоватые ржавые пальцы сами развязывают потайной похоронный комок, в бережи перебирают-гладят последнюю одежонку, в чём уходить от живых. Зараньше собрала всё потребное. Не бегать потом дочке-сыну, как падёшь…

      «Жить – скверная привычка». А не отвыкается…

      Потихошеньку отходят наши…

      Сиротеем, сиротеем мы…

      4

      Ешь с голоду, а люби смолоду.

      Жила я двадцатую весну.

      Это вот сейчас иной раз в зеркало робеешь глянуть. А тогда я была не так чтобушко красавица, но очень симпатичная. Фигурка ловкая. Талия в рюмочку.

      Что ни надень – всё моё, всё по мне, всё на мне ладно улыбается. Будто Аннушке и справляли.

      Плетея я была первая. Пускай наша разогромная семья не знала полного достатка, одевалась я таки по моде. Любила набодряться.[44]

      Узенькая, длинная тёмная юбка. В неё подзаправлена белая кофточка-кираска с застёжками на боку и поверх лаковый ремешок.

      Волосы я наверх зачёсывала.

      Лилась по мне коса толстая, чать, ниже пояса. Ну прямушко вот так! В косе лента нонь одна, назавтра другая.

      Женихи вкруг меня вились, как пчёлы у свежего цветка с мёдом.

      Тогда женихи были ой да ну!

      Не то что лишнее слово сказать – рта боялись открыть.

      Какой я, девка-ураган, на них гипноз имела, досегодня понять не могу.

      Был у меня Лёня.

      Высокий такой. С хорошего бугра отовсюдушку видать. Ум отъешь какой красовистый. Глаза весёлые. И стеснительный-стеснительный.

      Мой мялка[45] пас стадо. Я звала его пастух мой овечий.

      Бежишь на поседку.[46] А нарядишься вроде на свадьбу.

      Короткая, тоненькая веретёшка уткнулась носом в блюдечко

41

Слепошарая – слепая.

42

Прожить век не за гусиный кек (пословица) – напрасно прожить жизнь.

43

Валунок – могильный холмик.

44

Набодряться – наряжаться.

45

Мялка – нерешительный парень.

46

Поседка – посиделки.