Божьи воины [Башня шутов. Божьи воины. Свет вечный]. Анджей Сапковский

трогает. А что до лиха, то не бойтесь. То лихо, что последнее время так свирепствует в Силезии, имеет привычку с ясного неба бить. В самый полдень. Воистину, как говорят попы, daemonium meridinum, демон, который уничтожает в полдень. Вокруг нас, извольте заметить, темень кромешная.

      Купец подогнал коня, сравнялся с вороным раубриттера.

      – На месте демона, – заметил он немного погодя, – я изменил бы привычки, поскольку они стали слишком уж известными и предсказуемыми. Кстати, тот же самый псалом упоминает и о темноте. Помните? Negatio perambulans in tenebris[290].

      – Знал бы, – в угрюмом голосе Чирне прозвучала веселая нотка, – что вы в таком страхе, то повысил бы ставку. До полторы сотен гульденов самое меньшее.

      – Уплачу, – сказал Трост так тихо, что Рейневан едва расслышал. – Сто пятьдесят гульденов в руки, господин Чирне. Когда безопасно доберемся на место. Потому как и верно, я жутко боюсь. Алхимик в Рацибуже составил мне гороскоп, ворожил по курьим кишкам… Получилось, что смерть кружит надо мной…

      – Вы верите в такие шутки?

      – До недавних пор не верил.

      – А теперь?

      – А теперь, – сказал купец, – бегу из Силезии. Умной голове два раза не повторяют. Не хочу окончить жизнь, как Пфефферкорн и Ноймаркт. Уезжаю в Чехию, там меня не достанет никакой демон.

      – И верно, – подтвердил Хайн фон Чирне. – Там нет. Гуситов даже демоны боятся.

      – Выезжаю в Чехию, – повторил Трост. – А ваше дело сделать так, чтобы я туда добрался. Безопасно.

      Чирне не ответил. Телеги тарахтели на выбоинах, скрипели оси и ступицы.

      Они выехали из леса на открытое пространство, здесь было еще холодней и еще туманней. Услышали шум воды на камнях.

      – Вэнжа, – сказал Чирне. – Речка Вэнжа. Отсюда до перевала неполная миля. Хооо! Погоняй! Погоняй, погоооняй!

      Под подковами коней и обручами колес застучали и заскрипели окатыши, вскоре вода заплескалась и вспенилась у конских ног. Речка была не очень глубокая, но стремительная.

      Хайн фон Чирне неожиданно остановился посередине брода, замер в седле. Вителодзо Гаэтани повернул коня.

      – В чем дело?

      – Тише. Ни слова.

      Увидели они раньше, чем услышали. А увидели белые брызги воды, пенящейся под копытами лошадей, несущихся на них по руслу Вэнжи. Только потом заметили фигуры наездников, увидели плащи… развевающиеся на манер призрачных крыльев.

      – За оружие! – рявкнул Чирне, выхватывая меч. – За оружие! Арбалеты!

      В них ударил ветер, резкий, дикий, воющий, режущий лицо вихрь. А потом ударил сумасшедший крик.

      – Adsumus! Adsumus!

      Щелкнули тетивы арбалетов, запели болты. Кто-то крикнул. А через мгновение конники налетели на них в розбрызгах воды, навалились, как ураган, рубя мечами, сваливая и коля. Заклубилось, ночь вспороли крики, вой, грохот и лязг железа, визг и ржание коней. Фричко Ностиц рухнул в реку вместе с лягающимся конем, рядом свалился зарубленный армигер. Кто-то из стрелков взвыл, вой перешел в хрип.

      – Adsuuuumuuus!

      Удирающий

290

«Не убоишься ужасов в ночи», псалом 90; 5.