Инсургент. Вероника Рот

моего плеча.

      – Эрудиты, – отвечаю я.

      – Едут сюда? – спрашивает он.

      Я киваю.

      – У нас есть время сбежать?

      А вот в этом я не уверена.

      К этому времени альтруисты, сидящие у другого конца стола, обращают на нас внимание и собираются вокруг нас.

      – Почему мы должны бежать? – спрашивает Сьюзан. – Товарищество объявило эту территорию зоной мира. Они не допустят конфликтов.

      – У Товарищества не получится претворить в жизнь политику, – говорит Маркус. – Как можно остановить конфликт с наименьшими потерями?

      Сьюзан кивает.

      – У нас нет времени, – беспокоится Питер. – Нас увидят.

      – У Трис есть пистолет, – напоминает Тобиас. – Попробуем пробиться.

      Он направляется к спальням.

      – Подожди, – говорю я. – Есть идея.

      Я оглядываю толпу альтруистов.

      – Переодеться. Эрудиты не могут знать в точности, что мы еще здесь. Мы можем прикинуться членами Товарищества.

      – Те из вас, кто не одет в одежды Товарищества, уходите в спальни, – предлагает Маркус. – Остальные распустите волосы, пригладьте их. И пытайтесь подражать поведению членов Товарищества.

      Альтруисты, одетые в серое, плотной группой выходят из столовой и быстро пересекают двор, направляясь к гостевому дому. Оказавшись внутри, я забегаю в свою комнату, становлюсь на колени и протягиваю руки под матрас, за пистолетом.

      Шарю там пару секунд, а когда нахожу, мне сжимает горло, и я даже глотать не могу. Я не хочу касаться оружия. Нет.

      Давай, Трис. Я засовываю пистолет за пояс красных штанов. Хорошо, что они такие мешковатые. Заметив на прикроватном столике флаконы с заживляющей мазью и обезболивающим, прячу их в карман – на всякий случай.

      Потом достаю из-за шкафа жесткий диск.

      Если эрудиты нас поймают, нас обыщут, и я не хочу снова потерять программу симуляции, с помощью которой лихачи пошли в атаку. Но здесь еще и записи камер слежения, во время того момента нападения, когда мы потеряли наших людей. Кадры смерти моих родителей. Все, что осталось у меня. Поскольку альтруисты не фотографируются, это единственная память о том, как выглядели мама с отцом.

      Спустя годы мои воспоминания потускнеют… и я забуду их лица навсегда.

      Не будь дурой. Это не настолько важно.

      Я сильно, до боли, сжимаю в руке диск.

      Тогда почему я так переживаю?

      – Не глупи, – говорю я вслух. Я хватаю с прикроватного столика лампу. Вытаскиваю вилку из розетки, сдергиваю абажур на кровать и сажусь, глядя на жесткий диск. Смаргивая слезы, бью основанием лампы по корпусу диска. Появляется трещина.

      Бью еще несколько раз, пока корпус диска не раскалывается и куски не разлетаются по полу. Я заталкиваю обломки ногой под шкаф и выхожу в коридор, вытирая слезы тыльной стороной ладони.

      Спустя пару минут небольшая группа людей в сером, в их числе – Питер, собирается в коридоре и начинает рыться в стопках