Ногайские предания и легенды. Иса Капаев

мечта! Но она ведь ещё ребёнок, дитя малое, – с горечью произнёс князь и, сделав паузу, продолжил совсем другим тоном: – В моём ауле, почтенные, появился голодранец, который хочет опозорить мои седины… – Старик тяжело опустился на подушки и, обессиленный, поник головой.

      – Кто же этот негодный? – закричали в один голос его гости. Назови его имя!

      И только лекарь безучастно восседал в своем углу, не удостаивая вниманием горемычного князя…

      – Мы отрежем ему голову, вырвем язык! – гости, как могли, утешали Аман-Гирея.

      Выставив вперёд руку, князь принялся успокаивать их.

      – Но ты так и не назвал нам, султан, имени того нечестивца Скажи, кто он?

      Но князь, простерев вперёд руку, хранил молчание.

      В наступившей тишине горделиво поднялся лекарь и, обратив на себя всеобщее внимание, долгое время молчал, не в силах, как видно, справиться с охватившим его волнением. Было видно, что он колеблется… Но почётным гостям, собравшимся в гостиной зале Аман-Гирея, не было дела до его колебаний: они пытались понять, по какому праву проник сюда этот безродный и не унижает ли это их чести.

      Безродный тем временем овладел собой, но от его гордого вида не осталось, как заметили гости, и следа – попытка выпрямиться во весь рост, похоже, обессилила его.

      – Что скажу я почтенному собранию? – прохрипел он разбитым голосом. – Я лишь исполню поручение одного храброго человека, который просит у князя руки его дочери – Мейлек-хан… Его имя известно князю… Вот и всё, уважаемые, что я должен был сказать здесь… Пусть теперь князь ответит, согласен ли он отдать свою дочь за джигита?

      По комнате прокатился смешок.

      Князь вздрогнул от дерзких слов старика и невольно схватился за кинжал, висящий у него на поясе… Движение это остались незамеченным гостями, но не скрылось от взора лекаря, пристально следившего за ним. Князь встал.

      – Правоверные! – произнёс он с горькой улыбкой. – С каких это пор достоинство султана стало у нас столь ничтожно, что может быть отдано на поругание всякому оборванцу! И с каких это пор позволено обидчику безнаказанно порочить княжескую честь!

      Усмехнувшись в бороду, лекарь оставался, как и прежде, спокоен.

      – О Мейлек-хан, дочь моя! – прокричал в отчаянии Аман-Гирей. – До чего довела ты своего отца упрямством и непослушанием!..

      Гости ещё пуще заволновались.

      В эту минуту скрипнула дверь, и в комнату, околдовав всех гостей, вошла Мейлек-хан: блеснули на солнце бархатные башмачки, шитые серебром, Мелькнули, отражаясь в зеркалах, шёлковые шальвары, прикрытые малиновою исподницей, и парчовый архалук, стянутый на талии драгоценным поясом… Перед гостями предстала красавица, слава о которой пронеслась по всему горному краю. Благоуханием повеяло тогда на восхищённых гостей князя…

      Красавица явилась без девичьего покрывала, хотя и носила его всегда, когда нужно было выйти из дома или пройти через