Приют для бездомных кактусов. Сухбат Афлатуни

медленно садится на мокрую ступеньку.

      Машинально отжимает тряпку и прикладывает ко лбу.

      На шум сбежался почти весь наш подъезд и даже из соседних.

      В середине толпы стоят два Шпион-Иваныча и размахивают паспортами. Каждый обвиняет другого в том, что тот, другой, – двойник, заброшенный вражескими спецслужбами для того, чтобы похитить у него, настоящего Шпион-Иваныча, то есть Рыхсыбоя-ака, секретные бумаги, секретные книги и секретные газеты.

      – Та-ак, – говорит Сухроб-ака, сверяя оба паспорта. – Шпи… Рыхсыбой-ака!

      Оба Шпион-Иваныча поворачиваются.

      – Вы, когда новый паспорт получали, прежний государству отдали?

      – Отдал!.. Отдал!.. – синхронно кивают Шпион-Иванычи.

      – А может, теряли его когда? – Сухроб-ака старается говорить спокойно.

      – Как можно! Я его постоянно ношу у сердца! – отвечают двойники, нежно поглаживая левый бок.

      – Непорядок получается, – качает головой Сухроб-ака. – Один паспорт на имя гражданина Рыхсыбоя Кулокова, 1937 года рождения, выдан в 1997 году. А вот этот, на имя того же самого гражданина, – всего три года назад… Чей из них чей?

      – Вот мой.

      – Вот мой.

      Тут все наконец замечают, что тот, который указал на паспорт, выданный в девяносто седьмом, выглядит как-то моложе. Конечно, Шпион-Иваныч лет уже двадцать как не менялся: всё такой же маленький, лысенький и энергичный. Но, видимо, процессы старения незаметно шли даже в нашем законсервированном Шпион-Иваныче.

      – А брата-близнеца типа «Хасан-Хусан» у вас, случайно, не имелось? – спрашивает Сухроб-ака того Шпион-Иваныча, который постарше. – Или младшего?

      – У меня наличия брата вообще не имелось! Сплошные сестры.

      Народ задумчиво молчит. Слышно, как у Олим-ака, не успевшего позавтракать, бурчит в животе.

      – А какой сейчас год, амака?[3] – неожиданно спрашивает Олим-ака.

      – Как какой? Девяносто седьмой, – отвечает Шпион-Иваныч, который помоложе. – Одна тысяча девятьсот девяносто седьмой. А ты сам кто такой? Что-то тебя не помню.

      – Я Олим, Бриллиант-опы сын…

      – Э, шутишь? Что я, Олима-студента не знаю, что ли! Худенький, как веточка. А у тебя вон живот и седина уже.

      – Я не хочу вас обидеть, амака, – Олим-ака слегка подбирает живот, – но сейчас две тысячи одиннадцатый…

      – Какой-какой?

      – Кажется, – обращается ко всем Олим-ака, – в нашем подъезде завелась машина времени.

      – Вой, товба!.. – всплескивает руками Бриллиант Садыковна. – Только машины времени на нашу голову не хватало!

      Слышно, как в подъезде раскрываются дверцы лифта.

      Из подъезда выходит незнакомая девочка лет пяти.

      Удивленно смотрит на собрание. Здоровается, тихо, с неуверенным поклоном.

      – Ну вот! – показывает на нее Шпион-Иваныч-младший. – А вы говорите – две тысячи одиннадцатый… Это же Машхурочка, Малики-опы внучка!

      К девочке медленно подходит наша Машхура-хон.

3

Амакá – дядя (по отцу); уважительное обращение к пожилому мужчине.