В бессердечном лесу. Джоанна Рут Мейер

«Я услышала ее смех в лесу. Мне не хотелось, чтобы сестра его обрывала».

      К моему глубокому изумлению, древесная сирена присаживается передо мной, чтобы наши глаза оказались на одном уровне. Ее лиственные волосы беспорядочно спутались, глубокие раны на руках едва покрылись коркой.

      – Ты предложил свою душу в обмен на ее.

      – Авела моя сестра. Я люблю ее. На моем месте так поступил бы каждый.

      Сирена мотает головой.

      – Вовсе нет. Люди молят пощадить их жизнь, а не других. Я видела это множество раз.

      В голове мельком вспыхивают воспоминания: крики и треск костей; кровь на серебристых руках. Вспомнив, кто она, я внезапно замечаю, насколько близко мы сидим друг к другу. Она может раздавить меня, как комара. Я поднимаюсь на ноги и увеличиваю расстояние между нами. И становлюсь как можно дальше от дуба.

      Сирена тоже встает и проходит мимо меня. Я громко ахаю: с ее левого плеча и половины спины содрали большой кусок серебристо-белой коры, открывая вид на влажную мясистую плоть цвета древесного сока.

      Осознав, на что я смотрю, она резко поворачивается и прячет рану. От нее волнами исходит гнев.

      – Мне жаль, – тихо говорю я.

      Внезапно сирена вновь оказывается передо мной и опускает голову, чтобы взглянуть мне прямо в глаза. В такой близости я вижу бугорки и завитки на ее коре, а от запаха фиалок и сока у меня кружится голова.

      – И почему тебе жаль?

      Сердце сильно и быстро бьется в груди.

      – Почему ты спасла меня?

      Это и вопрос, и ответ.

      Ее ресницы мерцают в утреннем свете. С волос падает фиолетовый лепесток.

      – Ты сломал меня, мальчик. Изменил. Теперь мать и сестры… презирают меня.

      – Это… это они с тобой сделали? Потому что… ты спасла меня?

      Она отстраняется. Снова холодная. Снова неприкасаемая.

      – Это неважно. А теперь ступай. Тебе в лесу небезопасно.

      – Сирена…

      Но она разворачивается и уходит, не промолвив больше ни слова. Деревья и подлесок расступаются, чтобы освободить ей дорогу. Я дважды моргаю, и она скрывается из виду.

      По спине бегут мурашки. Я не знаю, как глубоко зашел в лес; не знаю, как вернуться домой. Одно ясно наверняка: теперь я сам по себе, она больше не будет меня спасать. Меня охватывают усталость и голод. Скоро проснутся отец с Авелой, и если они обнаружат мое отсутствие, то поднимут панику.

      Я бреду по лесу, чудесным образом нахожу свой фонарик, а вскоре после этого – и отцовскую стену с моими грязными следами. С другой стороны меня приветствует огород, горох на крепких вьющихся стеблях уже готов к сбору.

      Можно было не волноваться. В доме тихо, отец с Авелой еще спят.

      На заборчик вокруг огорода садится поползень, сверкая желтым пузиком и чирикая своему приятелю где-то в лесу.

      Я смотрю на птичку и борюсь с чувством потери, которое, кажется, вот-вот раздавит меня. Пытаюсь понять, что же я потерял.

      Ведь я получил, что хотел. Ко мне вернулась память. Я знаю, что сделала для нас с Авелой древесная сирена, знаю, что мы в долгу перед ней. Что я в долгу