Пацаны, не стреляйте друг в друга. Владимир Колычев

вечера, – не сдавался майор. – Вместе к ней поедем.

      – Зачем ехать, тут пешком совсем чуть-чуть. Или мне на коленях к ней надо приползти?

      – Не ерничай, Панфилов.

      – Я не ерничаю. Просто смешно. Мне, капитану милиции, извиняться перед какой-то вертихвосткой...

      – У этой вертихвостки роман с начальником... Э-э, не важно, что там, – спохватившись, отмахнулся от самого себя Перелесов.

      – Роман с начальником РОВД?! Занятно!

      – Ну, не то чтобы роман... Но я тебе ничего не говорил.

      – А я ничего и не слышал...

      – В общем, полковник Сагальцев настаивает...

      – Ну, если сам Сагальцев... Хорошо, принесу ей свои извинения...

      – Вот и хорошо, – облегченно вздохнул Перелесов. – А то я уж думал, что давить на тебя придется... Да, хотел тебя спросить. Узнал, кто участок твой спонсирует?

      – А что, Сагальцев не знает?

      – А почему он должен знать?

      – Ну, если он с Максютовой крутит. Она же должна быть в курсе?

      – Я не знаю, что он там крутит. Не моего ума дело. И не твоего... Ты мне скажи, узнал или нет?

      – Нет. Но обязательно узнаю.

      Он не стал говорить про разговор с Грецким. Во-первых, Антон врал. А во-вторых, не хватало еще, чтобы начальник РОВД к нему для выяснения отправился. Сагальцев к нему с поклоном, а тот ему – жалобу на капитана Панфилова. Так, мол, и так, незаконный арест, ущемление прав человека, небрежное отношение к личности...

      – И насчет Максютовой узнаю. Может, она уже дома. А вы пока пообедайте, отдохните.

      Панфилов организовал обед в комнате психологической разгрузки, после чего вызвал к себе в кабинет Костромского, плотно с ним пообщался по интересующему его вопросу, сделал пару звонков и только затем вместе со своим начальником отправился к гражданке Максютовой.

      Она была дома. Вышла к воротам, но во двор гостей впускать не стала. Каверзно улыбнулась, глядя на Панфилова в проем открытой калитки.

      Марк Илларионович молчал, поэтому заговорил Перелесов:

      – Вот, Алла Сергеевна, пришли к вам извиниться.

      – Извиняйтесь, – ехидно ухмыльнулась она.

      – Может, мы в дом пройдем? – спросил Панфилов.

      – Еще чего! Здесь извиняйтесь.

      – Извините, Алла Сергеевна... За то, что до конца не разобрались, извините... А то ведь ваш муж от руки злодея погиб, а мы его смерть на самоубийство списали. Нехорошо вышло...

      – Что-что? – опешила женщина.

      Она явно не ожидала от него такого подвоха.

      – А может, вас устраивает такая версия?

      Панфилов не просто смотрел на нее, он сверлил ее взглядом.

      – Какая версия? – сглотнув комок в горле, дрогнувшим голосом спросила Максютова.

      – Версия самоубийства. А что, овцы нет, а волки и целы, и сыты...

      – Какие волки?

      – А вот с этим разбираться будем. Дело поднимем, палец к носу прикинем. Веревочку нащупаем, дернем за нее, дверь, глядишь, и откроется...

      – Какая дверь? Что вы несете?

      – Очень много вопросов у меня к вам, Алла Сергеевна. Насчет вашего покойного мужа.

      – Ну, знаете что! – в испуге, но дерзко возмутилась Максютова.

      –