Бог исподволь: один из двенадцати. Лидия Григорьевна Ситникова

для трапезы, но откуда…

      – Нет! – торжествующе возгласил Нахтрам, воздевая брусок к потолку, – это – трезубец Дьявола!

      Он с грохотом опустил «трезубец» на низенький исцарапанный стол.

      – Вот где истинное зло, – сказал колдун, – оно начинается, когда останавливается ум и вступает страсть. Вы и ваша Церковь – и есть истинное зло. Вы поменялись местами с вашим дьяволом и творите ту погань, что веками приписывали ему. Вы останавливаете порывы разума и глушите зов сердца, вы смиряете свою плоть и убиваете друг друга и сами себя, не позволяя свету знания озарить вашу жизнь. И всё, что претит этим стремлениям, вы клеймите и изничтожаете, как заклеймили светоносного Люцифера…

      Нахтрам усмехнулся. Его бледные глазки проницательно уставились на Герхарда.

      – Небось жаждешь меня за такие слова в тёмную уволочь, а, инквизитор?

      И, не давая Герхарду и слова вставить, продолжал:

      – Да знаю я, знаю, кто ты. По глазам вижу, сказал же. Повидал я на своём веку твоей братии – у всех глаза будто пеленой подёрнуты. Души загубленные в них отражаются.

      – Вы знали, кто я, и пригласили в свой дом? – если и существовал предел удивления, то инквизитор уже давно его перешагнул. – Почему не пытались бежать? Не околдовали меня?

      – Бежать? – Нахтрам скрежещуще рассмеялся и, с трудом поднявшись, заковылял от очага к длинным рядам выступов-полочек на стене. – Ты слишком молод. Сколько вёсен ты повидал – тридцать? Тридцать пять? Я перестал считать свои вёсны, когда тебя ещё и не было на свете. Да… Мне некуда бежать. Но с годами я приобрёл понимание – на что воля богов, то свершится. И я не колдун, сказано ж тебе однажды, упрямое твоё племя…

      Бормоча, Нахтрам возился у выступов, заваленных, как наконец разглядел Герхард, самыми неподходящими для лесной лачуги вещами. На полках громоздились железные детали странных форм – некоторые из них отдалённо напоминали части рыцарских лат. В деревянных коробах лежали пучки тонких нитей, а рядом теснились горшочки, плотно залитые воском. Целая гора ремней и затейливых фибул18, иглы всех размеров, склянки с тёмными жидкостями, хитроумные приспособления для взвешивания и отмеривания… и книги. Целые горы книг, подпирающие потолок, втиснутые так плотно, что казалось невозможным достать хоть одну, не обрушив всю стопку.

      Герхард вспомнил о томике, прихваченном в замке. Догадка пришла сама.

      – Так вы – учёный муж!.. Но почему – здесь, в глуши? Почему не в Кёльне? Не в Лейпциге?.. Не в Вюрцбурге, наконец, ведь до него отсюда всего ближе!.. Вы могли бы читать лекции в университете, а не…

      – Мог бы, мог бы, – сварливо отозвался «колдун», – мог бы, да не мог. Ну, показывай, с чем подсобить тебе нужно.

      Герхард сбросил балахон и размотал повязку. Хмуря кустистые брови, Нахтрам ощупал кисть инквизитора, придавив костлявыми пальцами запястье.

      – Нет, – отрывисто бросил он, – кто бы ни сотворил это с тобой, дело своё он знал. Руку я тебе не спасу, уж прости. А вот жизнь – сохраню.

      На стол легли обрывки тряпиц,

18

Фибула – металлическая декоративная застёжка с острым концом, напоминающая брошь.