Ревущая Тьма. Кристофер Руоккио

как бы мы нашли дорогу, если бы «Мураками» не оказался громаднее всех прочих кораблей.

      Еще непривычнее было видеть нарушения имперских правил. На улицах мелькала голографическая реклама, порой высотой с дом. Нас добрых сто метров преследовал косяк неоновых рыб, каждая размером с мою голову. Его спроецировал голоскоп, установленный над входом в большой продуктовый магазин. Следом мы увидели огромную манекенщицу в фосфоресцирующем платье, принимавшую разнообразные позы. Должно быть, она была футов пятьдесят ростом.

      Хлыст ориентировался лучше моего. Он продрался сквозь толпу у лапшичного фургона, которым заправлял лысый здоровяк в замусоленном белом фартуке, и я последовал за ним. Поодаль я заметил мужчину в шелковом одеянии при двух мечах – ниппонского рыцаря, а рядом с ним – группу в тусклых фиолетово-черных нарядах Дюрантийской Республики, наверняка торговцев. На углу две женщины в красном латексе при нашем приближении задрали юбки. Я почувствовал, что Хлыст встревожился, и мы ускорили шаг. Было что-то неестественное в их раскрашенных белой и синей краской лицах.

      Мы добрались до монорельса, тянущегося куда-то к вершинам кораблей-зданий, где над сумраком и смогом нижних улиц виднелись цветущие деревья. Откуда-то – должно быть, из громкоговорителя – вещала капелланская молитва:

      Внимайте, отпрыски Земли!

      Вас дело жизни ждет!

      Оставьте зло и грех в пыли,

      самопожертвованье – вот

      как возродитесь вы!

      Что император и Земля

      вам дали, чтоб начать с нуля, —

      то вера исцелит![1]

      Нам пришлось остановиться более чем на минуту, чтобы пропустить вереницу челобитчиков, направлявшихся к зданию с изогнутой лестницей, с вершины которого и вещал этот звонкий певучий голос.

      – Внемли, отродье пустоты! Колено преклони!

      Хлыст снова изобразил жестом солнечный диск. Так он делал всегда, когда слышал призыв к молитве. Я отвернулся, вспомнив пыточную камеру в бастилии на Эмеше, крест, к которому привязали Уванари, и изувеченных людей на ступеньках святилища и на улицах. Жертвы милости Капеллы.

      Таким предстал нам Арслан, погребенный город. Его корабли никогда больше не взлетят, но, возможно, однажды, когда хаос и грязь его рождения будут отмыты, а на улицах восстановится порядок, он превратится в нечто чудесное и загадочное.

      Неподалеку от центральной части «Мураками» располагалось подобие площади. Сбоку ниппонского крейсера был сооружен из листового железа и пластика торговый центр. Здесь клубились толпы, мельтешили мужчины и женщины всех мастей. Разговаривали между собой лишь друзья и покупатели с продавцами. Остальные же спешили по делам, как будто люди рядом с ними ничем не отличались от голограмм, мерцавших в витринах магазинов и киосков.

      – Вильгельм! – раздался голос, когда мы проходили мимо машины торговца сумками.

      Из толпы появился Карим Гароне, одетый в легкий красный кафтан с белым орнаментом «бута». Золотой медальон

1

Перевод Веры Браун. (Здесь и далее примеч. перев.)