Всего один день. Гейл Форман

однажды мы влюбились друг в друга.

      Я делаю огромный глоток «citron pressé» и начинаю кашлять, чуть не захлебнувшись. Оказывается, что это не лимонад, а настоящий лимонный сок, разбавленный водой. Уиллем дает мне кубик рафинада и салфетку.

      – Однажды? – спрашиваю я, придя в себя.

      – Это было давно.

      – А сейчас?

      – Теперь мы добрые друзья. Ты видела.

      Я не совсем уверена, как трактовать то, что я видела.

      – Значит, ты больше ее не любишь? – я провожу пальцами по ободку своего стакана.

      Уиллем смотрит на меня.

      – Я не говорил, что любил ее.

      – Ты же только что сказал, что влюбился в нее.

      – Сказал.

      Я непонимающе смотрю на него.

      – Лулу, «влюбиться» и «любить» – это совершенно разные вещи.

      У меня разгораются щеки, я не совсем могу понять почему.

      – Разве это не вытекает одно из другого? Как Б из А?

      – Чтобы полюбить, надо влюбиться, но влюбиться – это не то же самое, что любить. – Уиллем сверлит меня пристальным взглядом из-под ресниц. – Ты когда-нибудь влюблялась?

      Мы с Эваном расстались на следующий день после того, как он отправил оплату за обучение в колледже. Не то чтобы это было неожиданно. Нет. Мы даже договорились, что, поступив, разойдемся – если не окажемся близко друг к другу. Он собирался в Сэнт-Луис. А я – в Бостон. Меня удивило время, когда он это сделал. Эван решил, что есть смысл «оторвать пластырь» не в июне, после выпускного, или в августе, когда придет пора разъезжаться, а в апреле.

      Но на самом деле если исключить слухи, что меня бросили, и тот факт, что мне не с кем было идти на выпускной, по поводу утраты Эвана я не особо расстроилась. Я на удивление спокойно отнеслась к разрыву отношений со своим первым парнем. Как будто его и не было. Я по нему не скучала, а время, которое я раньше уделяла ему, быстро заполнила собой Мелани.

      – Нет, – отвечаю я. – Я ни разу не любила.

      На этом месте пришла официантка с нашими заказами. Мой блинчик оказался золотисто-коричневым, с кисло-сладким ароматом лимона с сахаром. Я всецело отдаюсь ему, отрезаю кусочек и кладу в рот. Он тает на языке, как теплая и сладкая снежинка.

      – Я про другое спросил, – напоминает Уиллем. – Влюблялась ли ты?

      Игривость его голоса вызывает во мне какой-то легкий зуд, который я не могу унять. Я смотрю на него, гадая, всегда ли он так дотошен в выборе слов.

      Уиллем откладывает приборы.

      – Это вот – влюбиться, – он пальцем берет «Нутеллу» со своего блинчика и кладет солидную каплю мне на запястье. Горячая и жидкая, она начинает течь по моей липкой руке, но Уиллем, облизнув палец, снимает ее и съедает. И все так быстро, как ящер, заглотивший муху. – А вот это – любить, – он берет другую мою руку, на которой часы, и поднимает их, пока не находит, что искал. Он снова облизывает палец и принимается тереть мое родимое пятно, с силой, словно пытается его удалить.

      – Любовь – это родимое пятно? – шучу я, убирая руку. Но голос чуть дрожит, а то место, которого коснулся его влажный палец, как-то странно жжет.

      – Это нечто такое, что навсегда, что не уберешь, как бы ни хотелось.

      – Ты