Дублинцы (сборник). Джеймс Джойс

того, это есть полное собрание современных брожений и современного вольнодумства. Те авторы, которых вы приводите в пример, которыми восхищаетесь, как видно…

      – Аквинат?

      – Нет, не Аквинат, о нем я скажу потом. Но Ибсен, Метерлинк… эти писатели-атеисты…

      – Вам не нравится…

      – Меня удивляет, что хоть один студент в нашем колледже мог найти у этих писателей нечто достойное, у тех, кто недостоин имени поэта, кто проповедует открыто атеистические доктрины и наполняет умы читателей всем сором современного общества. Это не искусство.

      – Даже допуская вредоносность, о которой вы говорите, я не вижу ничего противозаконного в исследовании этой вредоносности.

      – Да, оно может быть законным – для ученого, для реформатора…

      – А почему же не для поэта? Данте, несомненно, исследует общество и бичует его.

      – О да, – сказал ректор разъяснительно, – имея в виду нравственную цель. Данте был великим поэтом.

      – Ибсен тоже великий поэт.

      – Вы не можете сравнивать Данте с Ибсеном.

      – Я не сравниваю.

      – Данте, горделивый рыцарь прекрасного, величайший из поэтов Италии, и Ибсен, писатель над всеми и за пределами всех, Ибсен и Золя, стремящиеся сделать свое искусство низменным, потакающие развращенным вкусам…

      – Но это вы их сравниваете!

      – Нет, их сравнивать невозможно. Один имеет высокую нравственную цель – он делает род человеческий благородней; другой же делает его низменней.

      – Если у поэта отсутствует какой-то особый кодекс моральных условностей, это еще не делает его низменным, по моему мнению.

      – Да, если бы он исследовал даже самые низменные предметы, – сказал ректор, показывая свои закрома терпимости, – [то] дело бы обстояло иначе, если бы он их исследовал, а потом показал бы людям путь к очищению себя.

      – Это для Армии Спасения, – сказал Стивен.

      – Вы хотите сказать…

      – Я хочу сказать, что Ибсен рисует современное общество с тою же подлинной иронией, с какой Ньюмен рассматривает мораль и веру английского протестанта.

      – Возможно, – сказал ректор, умиротворенный подобной параллелью.

      – И с тем же отсутствием всякого миссионерского намерения.

      Ректор промолчал.

      – Вопрос темперамента. Ньюмен мог удерживаться двадцать лет от того, чтобы написать «Апологию».

      – Но уж когда накинулся на него! – проговорил ректор со смешком, выразительно не закончив фразу. – Бедный Кингсли!

      – Исключительно вопрос темперамента – отношения к обществу, будь то у поэта или у критика.

      – Да-да.

      – У Ибсена темперамент архангела.

      – Возможно; но я всегда полагал, что он одержимый реалист, как Золя, и проповедует какое-то новое учение.

      – Вы были неправы, сэр.

      – Это общепринятое мнение.

      – Однако ошибочное.

      – Как я представлял, у него есть некоторое учение – социальное учение, о свободном образе жизни,