Семь клинков во мраке. Сэм Сайкс

зависли в воздухе, пальцы подрагивали, будто хотели вырвать ответ из пустого пространства. Или впиться мне в шею и душить, пока не полегчает. Но, не сумев ни того ни другого, Лиетт стиснула кулаки и уронила их на колени. Опустила взгляд, уставилась на свои руки, способные сделать кусок шелка крепким, как сталь, словно в немом вопросе, почему они не могут сделать то, что она желает.

      – Почему я не могу тебя остановить? – прошептала Лиетт.

      Мне. Самой себе. Это было неважно.

      Ее слова остались во мне. Не вонзенным в спину железом, но стеклом, прорезавшим душу во мне.

      Я потянулась к ладони Лиетт. И, когда она отстранилась, я прекрасно поняла почему.

      – Помнишь, когда мы последний раз виделись? – спросила Лиетт.

      Я уронила руку. Она упала на простыни, налитая свинцовой тяжестью, безвольная. Я помнила. Отправившись в таверну за бутылкой вина для Лиетт – мне бы чего покрепче, но все-таки хотелось сделать ей приятное, – я услышала, как кто-то пробормотал имя. Я купила бутылку. Мы ее распили. За всю ночь я не произнесла ни слова. А на следующий день отправилась разузнать о том имени.

      Спустя четыре месяца я нашла Дайгу.

      И я его убила.

      И вот я здесь.

      – Когда ты вышла за дверь, я поклялась, что вижу тебя в последний раз, – проговорила Лиетт до боли тихо. – Не потому, что больше не хотела. А потому что знала, именно в этот раз ты, возможно, не вернешься, и однажды я услышу историю о том, как Сэл Какофония гниет в темной яме на просторах Шрама, где я никогда ее не найду.

      – Я вернулась.

      Мне хотелось произнести это с печалью. Но слова отдавали кислятиной на языке, неискренностью.

      – Да. И я понимала, что ты вернешься, ведь так происходит всегда. Ты всегда приходишь ко мне, и я упрямо думаю, что вот теперь-то ты останешься навеки, но… – Лиетт закрыла глаза. – На этот раз я сказала себе, что не впущу тебя. А ты взяла и вломилась через гребаное окно, верно?

      Не знаю, зачем я к ней потянулась. Может, решила, что так будет лучше, что если я дотронусь до нее, подержу за руку, то отыщу нужные слова. Но как только ее пальцы оказались в моих, все слова исчезли.

      Только ее ладонь. Та, что касалась меня по ночам, когда я не могла спать. Та, что вытягивала меня наверх, когда за мной гнались толпы с мечами наголо. Та, которой я позволяла касаться моих шрамов, позволяла дать мне почувствовать, что они не часть сломленного человека…

      Ладонь, которой придется штопать мои раны, а не созидать удивительные вещи, если я продолжу в том же духе.

      И на этот раз отстранилась я. Поднялась с постели, и плевать на взвывший бок. Лиетт возмутилась, но я не слушала. Она права. Я все время возвращалась, я все время заливала ее порог кровью. Уйти – правильное решение. Проклятия, которыми она меня осыплет, – его цена. Я могла не обращать внимания на слова.

      Но, впрочем, не на Лиетт в дверном проеме.

      – Что за херню ты творишь? – вопросила она, вскидывая руки, словно они могли меня остановить.

      – Ухожу, – ответила я. И вздохнула. – Ты права, мне нужно…

      – …хоть