Эликсир жизни. Лариса Ритта

загалдело из–под лестницы, – а ну, сидай с нами, москвичка!

      Медицинский пляж отличается от дикого не только  стерильной галькой, на которую страшно бросить окурок, и абсолютно целыми лежаками, но и тесным содружеством посетителей. Психология закрытых пляжей прямо противоположна психологии диких.

      На диком пляже тебя затопчут ещё на лестнице, тут – подадут руку и уступят дорогу.

      На диком пляже лежак утащат прямо из–под тебя, тут наоборот – помогут вынести из штабеля и аккуратно установят на выбранное тобой место.

      На диком пляже ты просто хватаешь свои шмотки и чешешь, куда собрался, и всем начхать, куда ты и зачем. Здесь же, пока дойдёшь до лестницы, тебя сто раз спросят: «Уже уходите? А вы далеко? А вы на обед? А вы не в магазин? Аа–а–а, вы за миндалём…»

      На диком пляже ты никому не нужен, там ты – песчинка. А тут все знакомы, пансионат один, и все друг другу братья. Тут беспрестанно звучат приветствия, поздравления, пожелания, свидетельствующие о тесном общении.

      Там ты никто, а тут ты личность, и все на тебя обращают внимание. Особенно, если ты занимаешься бросанием босоножек через весь пляж. И особенно, если ты пошла за миндалём.

      – А шо с пустыми руками? А де миндаль?

      – Нету…

      – О–ох, горенько… Ну, держи кавун, москвичка, от, гляди, гарный какой…

      – Да не москвичка я… – в сотый раз безнадёжно поправила я, принимая громадный сахарный ломоть. – Подмосквичка я…

      – Ну, хай подмосквичка!

      Милка уже стрескала свой ломоть и царила у себя на лежаке королевой, а вокруг неё роилась свита мсье Вольдемара, доцента медицинского училища, куратора нашего пляжа. Мсье Вольдемар был блестящий господин интересного возраста с прекрасной дикцией и хорошим образованием. На пляж он являлся в кремовых ослепительных брюках и окружённый толпой молодых, перспективных студентов–практикантов. Ему нравилась Милка, поэтому львиная доля кураторской опеки доставалось ей. Свита изо всех сил старалась соответствовать.

      – Пери моя! – грохотал Вольдемар на весь пляж замечательно поставленным баритоном. – Об чём речь! Я в любой момент к вашим услугам. В корень надо зрить! Только скажите о ваших нуждах – мы вас спасём! Об чём речь!

      – Спасибо, – скромничала Милка, рассыпая глазами кокетливые искры во все стороны, – нас ничего не беспокоит, всё замечательно. Всё хорошо, спасибо.

      – Пери моя! – не унимался Вольдемар. – Это же всё бренно. Это же всё преходяще. Это вот сегодня вас ничего не беспокоит, и вы арбузики немытые, непроверенные медконтролем, грызёте, а завтра, будьте любезны – гастрит! Гастроэнтероколит! А послезавтра – будьте любезны – перитонит! А то и не побоюсь этого слова – столбняк! Ботулизм! Бруцеллёз! Сальмонеллёз! В корень надо зрить, прелесть вы моя! В корень–то не зрите!..

      Когда прекрасный Вольдемар, отблистав, отгрохотав и нагнав страху на впечатлительную часть курортников, удалился, Милка обратила взор на меня.

      – Вавка–а… – протянула она, проницательно щурясь, – Надо было тебя отдать Вольдемару. На тебя