Да. Нет. Не знаю. Татьяна Булатова

разбушевался Одобеску.

      – А кто мне это может запретить?

      – Я! – взвизгнул барон и автоматически схватился за сердце: защемило на самом деле.

      – Ну, а вот это – совершенно лишнее, – смерила его взглядом родная дочь и собралась было повернуться на сто восемьдесят градусов, но не успела, потому что Георгий Константинович побледнел и, схватившись рукой за косяк, начал оседать вниз.

      – Глаша! – заголосила Аурика и бросилась к отцу.

      – Уйди, – с трудом вдохнул в себя воздух Одобеску и закрыл глаза.

      – Глаша, – только и успела вымолвить Прекрасная Золотинка, обмирая от страха: по отцовскому лицу разлилась свинцовая бледность.

      В этот вечер Георгию Константиновичу капли Зеленина не понадобились: вместо них ему было предложено место в Первой градской больнице, от которого барон Одобеску категорически отказался, ссылаясь на надвигающийся праздник в кругу семьи.

      – Гусарничаете, батенька, – сделал ему замечание пожилой доктор и, приложив палец к губам, посчитал пульс у больного. – Нервишки, немолодой человек! Не по возрасту, знаете ли. И вы, барышня! Беречь надо папеньку, беречь и не перечить. Правда, мамаша? – обратился он к заплаканной Глаше. – Покой и никаких излишеств. Слышите меня?

      Глаша старательно закивала головой, как будто от нее в действительности что-то зависело, и схватила доктора за руку:

      – Скажите…

      – К профессору Лукашику. Рекомендую. Сам пользуюсь и, как видите, жив-здоров, чего и вам желаю. И еще раз: покой, покой и покой. Понятно?

      «Еще бы непонятно», – хотел ответить Георгий Константинович, но не решился и просто прикрыл глаза в знак согласия.

      Пока Глаша провожала бригаду «Скорой помощи», Аурика зачем-то переставляла с места на место какие-то склянки, избегая смотреть в сторону, где лежал отец.

      «Доигрались», – пробубнила она себе под нос и попыталась прочитать название лекарства на пустой большой ампуле с неровным сколом.

      – Не видно? – еле слышно поинтересовался Георгий Константинович, не переставая ни на секунду наблюдать за своей Золотинкой.

      – Магния сульфат, – все-таки прочитала девушка и с виноватым выражением лица присела на отцовскую кровать.

      – Надо найти Михаила, – попросил ее Одобеску. – И отменить визит. Скажи, что болен. И никогда больше не говори о болезнях в моем присутствии: ты меня сглазила, – проворчал Георгий Константинович, в ряде вопросов суеверный до жути.

      – Ты это серьезно? – не поверила своим ушам Аурика. – Я, между прочим, про себя говорила.

      – Нет никакой разницы. Ты и я – одно целое.

      – Ты мне тоже наговорил – мало не покажется! Тебя послушать, так хуже меня нет никого на свете. Возьми свои слова обратно.

      – Извини меня, Золотинка, – попросил прощения Одобеску.

      – Ты тоже меня извини, папа. Я сделаю так, как ты хочешь.

      – Не надо, – великодушно отказался Георгий Константинович от намеченных планов. – Я же болен, –