Да. Нет. Не знаю. Татьяна Булатова

девушка.

      – Мы не товарищи с тобой, Аурика, – грустно улыбнулся Миша и покраснел. – Никогда не были. И не будем, – поторопился добавить он.

      – Мне очень жаль, – протянула она к нему руку и как-то очень по-доброму коснулась его плеча.

      – Испачкаешься, – буркнул Коротич и отодвинулся в сторону.

      – Ну и ладно, – чуть слышно произнесла Аурика. – Ничего страшного.

      – Точно.

      – Придешь?

      – К Георгию Константиновичу? – уточнил Миша, страстно желая услышать в ответ, что не только к Георгию Константиновичу. Аурика, набычившись, молчала, почувствовав, чего от нее хочет Коротич. И ей хотелось сказать, что не только к нему, но дурацкая девичья гордость не давала ей раскрыть рта. С Мишей у нее не было связано никаких приятных воспоминаний. Наоборот – одно раздражение от его скованности и не по возрасту присутствующей стеснительности. Да и потом, он даже внешне не был ей приятен: блеклый, словно пылью подернутый. Но все равно его было жалко, и Аурика выдавила из себя:

      – Почему только к папе? Вообще заходи. Только не приноси своих научных журналов: все равно читать не буду. Скучно.

      «И сам ты весь скучный до невыносимости», – захотелось выпалить ей, но она удержалась и протянула Коротичу руку в знак примирения.

      Миша смутился, вытер о штаны обе ладони, внимательно на них посмотрел, но руку девушке пожать не решился.

      – Я приду, – пообещал Коротич и сдвинул брови, отчего его лицо приобрело на редкость свирепое выражение. – Пойдем, провожу.

      По коридору они шли в почтительном расстоянии друг от друга: Миша впереди, Аурика на шаг сзади. «Как два верблюда», – подумалось девушке, и она еле удержалась от того, чтобы не рассмеяться в голос.

      – Слушай, Коротич, ты меня стесняешься?

      – Почему? – опешил Миша.

      – Ты бы еще на пять метров вперед от меня отскочил!

      – Ничего я не отскочил: я тебе дорогу показываю.

      – А то я ее не знаю. Не провожай дальше, а то увидят, – поддразнивала его Аурика, чем вводила в еще большее смущение.

      – Ну и что?

      – Будут думать, что я твоя девушка.

      – Ты, конечно, не моя девушка, но я был бы не против, – в очередной раз осмелел Миша Коротич и обернулся к Аурике: – Хотя нет. Я – против. Против категорически. Больше всего на свете не люблю самонадеянных папиных дочек, убежденных в том, что если вокруг мир и существует, то исключительно для них и ради них.

      – Тебе виднее, – не осталась в долгу оскорбленная Одобеску и неожиданно чмокнула своего провожатого в щеку. – Не забудь умыться, Коротич! Я же ядовитая, как и все папины дочки.

      – Всенепременно! – прокричал ей Миша сверху, наблюдая, как та спускается вниз по лестнице, а потом чуть слышно добавил, потирая горящую от поцелуя Аурики щеку: – Я не против.

      Известие о возвращении Коротича так вдохновило барона Одобеску, что он окончательно утратил покой:

      – Рад. Очень рад, – повторял он все время, удивляясь самому себе. Этот юноша как-то неожиданного для самого Георгия Константиновича запал ему в душу, хотя их встречи