Да. Нет. Не знаю. Татьяна Булатова

заставляешь меня лгать?! – картинно мрачнел Георгий Константинович и грустно смотрел в глаза дочери.

      – А ты меня не заставляешь лгать?! – возмутилась Прекрасная Золотинка и набрала в грудь побольше воздуха, чтобы наконец-то проорать отцу все, что она думает по этому поводу.

      – Хорошо, – неожиданно для Аурики сдался Одобеску, но, вспомнив, что «хитрость города берет», схватился рукой за сердце и направился к себе в спальню. – Хорошо. Как скажешь, – донеслось до взбешенной Золотинки, и ее гнев испарился сам собой, оставив вместо себя ощущение какой-то недосказанности. Аурика Одобеску жаждала генерального сражения, а в ответ получила – полную и безоговорочную капитуляцию. Это настораживало.

      – Папа, – крикнула вслед отцу девушка и бросилась за ним.

      Георгий Константинович прибавил шагу и захлопнул перед носом дочери дверь: Аурика только и услышала, как щелкнул замок.

      – Оставь меня, – томно отозвался барон Одобеску из-за двери и, торжествующе улыбаясь, трагично произнес: – Я буду думать, как выйти из этого неудобного положения. Из этого вопиющего пердимонокля.

      – Из чего? – напряглась девушка, услышав неизвестное слово.

      – Пустое, – артистично проронил под дверью Георгий Константинович и специально шумно вздохнул, таким образом пытаясь остановить рвущийся изнутри смех. Чем сильнее он вживался в образ обиженного дочерью отца, тем веселее ему становилось.

      – Папа, – засуетилась Золотинка, по наивности вступившая в развязанную бароном игру. – Тебе что? Плохо?

      – Да, – произнес Одобеску, но дверь не открыл, опасаясь провала. – Мне очень плохо. И у меня болит сердце. А еще больше болит душа. И пусть Глаша нальет мне капли Зеленина, хотя до этого я ни разу не слышал, чтобы это снадобье помогло человеку сохранить свою честь незапятнанной.

      – Папа, – напугалась Аурика. – Ну, хочешь, я сама принесу тебе капли?

      – Нет, – Георгий Константинович намеренно оставался неприступным.

      – Ну почему?

      – Потому что… (Одобеску перевел дыхание.) Потому что ты поставила под удар мою честь, Золотинка! Я не знаю, как отменить приглашение! Но! Но, если моя девочка на этом настаивает, я сделаю так, как она хочет.

      После этих пафосных слов в душе Прекрасной Золотинки снова зашевелилось сомнение: уж очень нетрадиционно вел себя отец, обычно уступавший только в том случае, когда удавалось убедить его в нецелесообразности того или иного шага. А сейчас все его жесты и слова отдавали какой-то театральностью, и, к тому же, он прятался у себя в спальне, как лис в норе, вместо того чтобы, как обычно, взять ее, Золотинку, за руку, усадить рядом и поговорить спокойно.

      – Папа! – задергала дверную ручку Аурика и для пущей убедительности даже пнула дверь ногой: – Открой мне.

      – Зачем? – Георгий Константинович, услышав непривычную для себя интонацию, насторожился.

      – Открой! – снова потребовала дочь, навалившись плечом на дверь.

      – Нет, – в очередной раз дал отпор барон, не переставая ломать голову