Прости мне мои капризы. Николай Чепурных

только честно: я – какой я была в твоем сне?

      – Ты была такой же очаровательной и прелестной, какой я вижу тебя сейчас!

      И я подробно, ничего не скрывая и не затушевывая (в отличие от признания, сделанного библиотекарше Надежде Ивановне…), поведал Ирине обо всем, что я в своем сне увидел.

      Рассказ мой задел Ирину за живое. Взволновал! Это было заметно по изменившемуся ее дыханию, которое стало более глубоким и «слышным», а также по прозрачным бисеринкам пота, проступившим у нее на лбу, гладкой полоске кожи над тонкой верхней губой и даже на кончике маленького, загорелого носа.

      – Я читала в газете об одном человеке – мужчине, – медлительно произнесла Ирина, устремив «над пылью переулочной», вдаль, взгляд, – которому каждую ночь, или почти каждую, снятся сны. И каждый раз он с нетерпением ждет наступления ночи, чтобы поскорее заснуть и увидеть очередной сон.

      – Что же такое интересное ему снится?

      – Ему снится то, чего, по его признанию, у него нет в реальной жизни… Женщины! С которыми он общается, разговаривает и, самое главное для него – вступает… ну, в эту самую, интимную связь…

      – Никогда о чем-либо подобном не слышал.

      – Об интимных отношениях между мужчинами и женщинами?

      Ирина перевела взгляд на меня. Она почему-то вдруг стала очень серьезной.

      – О таких снах.

      – Это потому, что такие сны – редкость. Я хотела сказать, что люди, видящие такие сны, встречаются редко. Тебе, например, часто снится то, о чем ты мне сейчас рассказал? Или что-нибудь в этом роде?

      – Не часто! Сегодня – в первый раз.

      – Вот, видишь… А мне тоже сегодня приснился сон.

      – Такой же, как тогда?

      – Что? Нет, не как тогда! – Ирина засмеялась. – Такие сны мне больше не снились. Возможно, что-нибудь этакое приснится, когда на подходе будут очередные… дни… Ну, вот… Приснился мне сон. Только у тебя была ночь, а у меня день. Мне снились далекие и высокие горы, с синеватыми снежными шапками на вершинах, а над вершинами – сияло ослепительно яркое солнце – круглое, как моя шляпа!

      Взявшись обеими руками за края замечательной своей шляпки, Ирина сняла ее. Качнув головой и встряхнув волосы, подбросила головной убор вверх – так, что шляпка закрутилась в воздухе, как юла. Ловко поймала ее и оставила в руках. Затем сказала:

      – Ну, что, идем?

      – Идем!

      – А куда?

      – Куда глаза глядят!

      – А куда они глядят?

      – Вперед!

      Под внимательным, задумчивым взором прекрасной женщины, которой не очень повезло в семейной жизни, все это время неприметно наблюдавшей за нами через широкое окно библиотеки, – мы сдвинулись с места.

      Продвигаясь неспешно «вперед», – минут через двадцать, или немного сверх того, мы добрались до старого, заброшенного яблоневого сада, расположенного в километре от села, только не в той стороне, где протекала славная наша речка Вежа. В прежнее время в благодатной этой местности стояла небольшая, домов в тридцать, деревня, постепенно обезлюдевшая (последнюю жительницу деревни – девяностолетнюю