Прости мне мои капризы. Николай Чепурных

выпорхнули несколько отрывистых, неразборчивых звуков – из тех, что человек издает, когда его знобит от холода.

      – Тебе холодно? – не отрывая от Ирины глаз, сочувственно спросил я ее. Это все, что пришло мне в голову в тот момент. Помочь ей я ничем не мог.

      – Хо… ло… не… м… но… го! – вздрагивая, ответила Ирина. – Мои ма… малень… ки… кие се… сес… трич… чки заме… мер… з… зли…

      – Какие се… сес… трич… ки? – невольно копируя Ирину, спросил я. – Вроде бы у тебя одна сестра – Анька, но ее здесь нет.

      – Мои двойня… ня… шки – близня… ш… шки…

      Вот, теперь до меня дошло!

      Доехало!

      «Добежало»!

      Классно она придумала! Здорово! Сестрички-двойняшки… Двойняшки-симпатяшки…

      Да…

      Только – истины ради говоря (именно ради истины…): не такие уж они и маленькие! Наблюдение, сделанное мной не теперь…

      Пытаясь хоть немного согреться и обсохнуть, – Ирина энергично замахала руками. Так машут, разминаясь, на уроке физкультуры ученики.

      Я же не придумал ничего лучшего, кроме как включить магнитофон. Пусть машет под музыку. По крайней мере, скорее согреется.

      (Ко всем прочим имеющимся во мне недостаткам – добавился еще один. Оказывается, я, в известной степени, нахал, циник!).

      – Чт-то-о эт-то-о за-а пе-э-сня-а? – выполняя вольные (и «невольные», вызванные воздействием холода…) упражнения, одновременно отстукивая зубами какой-то сумбурный, лишенный ритма, «марш», спросила Ирина.

      – Это замечательная песня, на французском языке, она мне нравится с детства! – неопределенно ответил я, сосредоточив на Ирине все свое внимание, сконцентрировав до предела зрение – чтобы лучше ее видеть.

      (Должно быть, сейчас я в определенном смысле был похож все на того же – голодного волка из известной сказки, принявшего на себя облик бабушки, с жадностью взирающего на Красную Шапочку – с «благородной» целью ее слопать…).

      – О че-о-м он-а-а?

      – О любви!

      – Ка-а-ко-о-й лю-у-б-ви-и?

      – Между женщиной и мужчиной. Тебе еще рано об этом думать!

      Здесь я, что называется, на голубом глазу слукавил, потому что на самом деле так не считал. По поводу того, что рано…

      – О-че-э-нь ин-те-э-ре-э-сно-о! И со-о-в се-э-м не-э ра-а-но-о!

      (Что и требовалось доказать!).

      – Хорошо, не рано! Одевайся скорее, а то простудишь своих сестр… В общем, простудишься.

      (Кажется, и фраза насчет простуды прозвучала у меня фальшиво, Неискренне. Мне вовсе не хотелось так скоро распрощаться с чудным «виденьем», которое являла собой Ирина и которое, конечно же, не повторится. Но ее организм, не подготовленный к подобного рода испытаниям, действительно мог не выдержать…).

      – О-де-э-ва-ю-у-сь…

      Ирина перестала махать и начала одеваться.

      Я нажал на клавишу-паузу.

      Как только Ирина надела трусики, облачила в лифчик прелестных своих «двойняшек» и подняла лежавшее на песке платье, – я, решив, что «уже можно», – самовольно оставил место «ссылки» и подошел к ней.

      С платьем Ирина провозилась