Ворон. Эдгар Аллан По

что дважды умерла, скончавшись

       молодой.

      «Лжецы! Вы были перед ней – двуликий

       хор теней.

      И над больной ваш дух ночной шепнул:

       Умри скорей!

      Так как же может гимн скорбеть и стройно

       петь о той,

      Кто вашим глазом был убит и вашей клеветой,

      О той, что дважды умерла, невинно-молодой?»

      Peccavimus; но не тревожь напева похорон,

      Чтоб дух отшедший той мольбой с землей

       был примирен.

      Она невестою была, и Радость в ней жила,

      Надев несвадебный убор, твоя Линор ушла.

      И ты безумствуешь в тоске, твой дух скорбит

       о ней,

      И свет волос ее горит, как бы огонь лучей,

      Сияет жизнь ее волос, но не ее очей.

      «Подите прочь! В моей душе ни тьмы,

       ни скорби нет.

      Не панихиду я пою, а песню лучших лет!

      Пусть не звучит протяжный звон угрюмых

       похорон,

      Чтоб не был светлый дух ее тем сумраком

       смущен.

      От вражьих полчищ гордый дух, уйдя

       к друзьям, исчез,

      Из бездны темных Адских зол в высокий мир

       Чудес,

      Где золотой горит престол Властителя Небес».

      Лелли

       Исполнен упрека,

       Я жил одиноко,

       В затоне моих утомительных дней,

      Пока белокурая нежная Лелли не стала

       стыдливой невестой моей,

      Пока златокудрая юная Лелли не стала

       счастливой невестой моей.

       Созвездия ночи

       Темнее, чем очи

       Красавицы-девушки, милой моей.

       И свет бестелесный

       Вкруг тучки небесной

       От ласково-лунных жемчужных лучей

      Не может сравниться с волною небрежной ее

       золотистых воздушных кудрей,

      С волною кудрей светлоглазой и скромной

       невесты-красавицы, Лелли моей.

       Теперь привиденья

       Печали, Сомненья

       Боятся помедлить у наших дверей.

       И в небе высоком

       Блистательным оком

       Астарта горит все светлей и светлей.

      И к ней обращает прекрасная Лелли сиянье

       своих материнских очей,

      Всегда обращает к ней юная Лелли фиалки

       своих безмятежных очей.

      ВОРОН

      Как-то в полночь, в час угрюмый, полный

       тягостною думой,

      Над старинными томами я склонялся в полусне,

      Грезам странным отдавался, вдруг неясный звук,

       раздался,

      Будто кто-то постучался – постучался в дверь

       ко мне.

      «Это верно, – прошептал я, – гость в полночной

       тишине,

       Гость стучится в дверь ко мне».

      Ясно помню… Ожиданья… Поздней осени

       рыданья…

      И в камине очертанья тускло тлеющих углей…

      О, как жаждал я рассвета! Как я тщетно ждал

       ответа

      На страданье, без привета, на вопрос о ней, о ней,

      О Леноре, что блистала ярче всех земных огней,

       О светиле прежних дней.

      И