Жизнь Клима Самгина. Максим Горький

звенящий, а оплывшее лицо сузилось и выражало искреннейшее горе. По вискам, по лбу, из-под глаз струились капли воды, как будто все его лицо вспотело слезами, светлые глаза его блестели сконфуженно и виновато. Он выжимал воду с волос головы и бороды горстью, брызгал на песок, на подолы девиц и тоскливо выкрикивал:

      – Громадный, пуда на четыре с лишком! Бык, а не сом, ей-богу! Усы – вот!

      И хромой отмерил руками в воздухе вершков двенадцать.

      «Я ошибся, – подумал Клим. – Он видел сома».

      – Стоит на дне на самом; вижу – задумался, усищи шевелятся, – огорченно и восторженно рассказывал хромой.

      – Каков, а? – тоже с восторгом крикнул Лютов.

      – Отлично играет, – подтвердил Туробоев, улыбаясь, и вынул маленький бумажник желтой кожи.

      Лютов удержал его руку:

      – Извините, эта затея моя!

      Лидия смотрела на мужика, брезгливо сжав губы, хмурясь, Варавка – с любопытством, Алина – растерянно спрашивала всех:

      – Но ведь был сом? Был или нет?

      Клим отошел в сторону, чувствуя себя дважды обманутым.

      – Идем, – сказала Лидия подруге, но Лютов крикнул:

      – Подождите минутку!

      И спросил мужика в упор:

      – Обманул?

      – Обманул, дьявол, – согласился хромой, печально разводя руками.

      – Нет, не дьявол, а – ты? Обманул?

      – То есть – это как же? Кого же? – удивленно спросил мужик, отступая от Лютова.

      – Ты – не бойся! Я все равно заплачу деньги и на водку прибавлю. Только скажи прямо: обманул?

      – Оставьте его, – попросил Туробоев, а хромой, оглядев всех непонимающими глазами, с великолепной наивностью спросил:

      – Как же это могу я господ обмануть?

      Лютов с размаха звучно хлопнул ладонью по его мокрому плечу и вдруг захохотал визгливым, бабьим смехом. Засмеялся и Туробоев, тихонько и как-то сконфуженно, даже и Клим усмехнулся, – так забавен был детский испуг в светлых, растерянно мигавших глазах бородатого мужика.

      – Рази можно обманывать господ, – бормотал он, снова оглядывая всех, а испуг в глазах его быстро заменялся пытливостью, подбородок вздрагивал.

      – Черт, – воскликнул Варавка, махнув рукой, и тоже усмехнулся.

      Лютов уже хохотал неистово, закрыв глаза, вскинув голову, содрогаясь; в его выгнутом кадыке точно стекло звенело.

      А хромой, взглянув на Варавку, широко ухмыльнулся, но сейчас же прикрыл рот ладонью. Это не помогло, громко фыркнув в ладонь, он отмахнул рукой в сторону и вскричал тоненько:

      – Грехи-и!

      Он тоже начал смеяться, вначале неуверенно, негромко, потом все охотнее, свободней и наконец захохотал так, что совершенно заглушил рыдающий смешок Лютова. Широко открыв волосатый рот, он тыкал деревяшкой в песок, качался и охал, встряхивая головою:

      – Ох, осподи… о-хо-хо, грехи жа, ей-богу…

      Мокрый, он весь лоснился, и казалось, что здоровый