Голос крови. Том Вулф

обо всем городе с окрестностями, с подробными картами улиц и границами всех четырнадцати полицейских округов (это крайне важно: знать копов) и о важных фигурах, прежде всего – влиятельных чиновниках, обо всех них, да о знаменитостях, особенно мелких, которым в Майами уютнее, чем в Лос-Анджелесе или Нью-Йорке… и… обо всех диаспорах и их сферах влияния… Маленькая Гавана и большая Хайалиа… Маленький Гаити, Маленький Каракас, известный еще как Вестонсуэла, Матушка Россия (Сагги-айлз и Халландейл), Херши-хайвэй, как прозвали копы белый анклав в Саус-Бич, еще известный как «голубой»… Конца этому нет, а еще редактор новостей должен знать, кто кого ненавидит и почему…

      – Только посмотри, какая верстка, Стэн! – восхищается Эд, его глаза так и горят не хуже стоваттных лампочек.

      Он встряхивает газетой. На всю ширину страницы растянулся угольно-черный заголовок: «КОП-ВЕРХОЛАЗ МАЧТ-ЕРСКИ СПАСАЕТ ЧЕЛОВЕКА». Справа – одинокая колонка текста. Остальное пространство верхней половины страницы занимает большое цветное фото белой шхуны с двумя высоченными мачтами на фоне облаков и в облаках белых парусов… качающейся на сине-голубой шири залива… под бледным куполом неба… и там, там, там высоко, на уровне шестого или седьмого этажа, над палубой, не крупнее бобовых зерен на фоне таких просторов, две козявки, два живых существа, два человека, чьи жизни зависят сейчас от одного из них, рукой уцепившегося за тонкий корабельный трос… две пылинки, упавшие на огромное полотно, две маленькие разумные твари, вот сейчас сорвутся и сгинут… пойманные в кадр старым фотографом «Майами Геральд» по имени Людвиг Дэвис, не уволенным из-за таланта. А ниже – еще фото, шириной на два столбца: голый по пояс молодой мужчина с бугрящимися мускулами, так четко очерченными, «вырезанными», «чеканными», будто каждый мускул упакован в целлофан. Это уже чистейшее мужское ню в микеланджеловской технике кьяроскуро.

      Эд Топпинг не прячет гордости и радости, которую дарит ему большое фото шхуны. Хлопает по странице тыльной стороной ладони, как бы показывая: «Вот оно!»

      – Ни один информационный канал и отдаленно ничего похожего не может, Стэн! – продолжает непривычно возбужденный главный.

      – Цвет хорошо выходит на газетной бумаге, только если есть крупные пятна однородного цвета, как вот небо, море, шхуна, борт, паруса эти огромные – все белое. И знаете что? Из-за плохого разрешения газетной бумаги цветовые пятна выглядят более однородными. Это как на японских гравюрах девятнадцатого века, однородная заливка. Дефект становится преимуществом!

      Глаза Эда распахиваются все шире… разгораются все ярче и ярче, будто где-то крутится регулятор, и словно бы сигналят: «Ну, теперь-то ты понимаешь, о чем я?»

      Редактор новостей Стэн вытягивает шею и как-то странно кривит рот и нижнюю челюсть.

      – Ни одному каналу это не по зубам, – повторяет Эд и принимается объяснять, почему такое не под силу телевидению, фотопленке, видеозаписи,