Голос крови. Том Вулф

движение встало! Это ж другое дело… То есть ты мне щас говоришь, что пробка на мосту хуже пыток и расстрела в фиделистских застенках?

      – Папа, я даже не знал, кто этот парень! Я и сейчас не знаю! Я не знаю, что он там вопил. Он был в семидесяти футах надо мной!

      На самом деле в общих чертах Нестор знал, но входить в тонкости момент не располагает. Любым способом остановить эти тирады, эту кошмарную обвинительную речь – от собственного отца!

      Но ничто не может остановить «Меня, Камило Камачо, Владыку этого Царства».

      – Говоришь, он бы упал и расшибся. Но это из-за тебя он чуть не сорвался. Ты так спешил его во что бы то ни стало арестовать!

      – О господи, пап! Я его не арестовывал! Мы не арестуем иммиг…

      – Все видели, что арестовал, Нестор! Каждый знает, это был Камачо, кто арестовал. Мы собственными глазами видели, как ты это делал!

      Оказывается, и отец, и мать, и дед с бабкой смотрели репортаж по американскому телевидению с отключенным звуком, а слушали по WDNR, испаноязычной радиостанции, которая любит бушевать праведным гневом по поводу нечестивых американос. Что ни скажет Нестор, отец и не подумает угомониться. «Я, Камило Камачо» вскидывает руки, будто говоря: «Безнадежно, безнадежно», и, повернувшись, идет прочь.

      Мать не двигается с места. Убедившись, что «Я, Камило» ушел в другую комнату, она обнимает Нестора и говорит:

      – Наплевать, что ты там натворил. Ты жив и дома. Это самое главное.

      «Наплевать, что ты натворил». Подразумеваемый обвинительный приговор так пришиб Нестора, что он не отвечает матери ни слова. Не может выдавить из себя даже лицемерного «спасибо, мами».

      В свою комнатушку он вползает без сил. Все тело ноет: плечи, тазобедренные суставы, портняжные мышцы на внутренней стороне бедра и ладони, до сих пор кровоточащие. Ладони! Суставы, костяшки – острая боль, едва попытаешься просто сжать кулак. Снять туфли, брюки, рубашку, лечь на кровать – пытка…:::::: Спать, боже милосердный! Выруби меня… только этого прошу… унеси меня из esta casita… в объятия Песочного человека… Избавь от мыслей… дай наркоз…::::::

      Морфей, однако, подводит Нестора. Едва задремав, он резко просыпается с колотящимся сердцем… задремлет – и резко проснется… задремлет и резко проснулся!.. Всю ночь – провалы и подскоки… пока он не вскакивает в шесть ноль-ноль окончательно. Чувствуя себя как выжатый лимон. Болит все, и болит, как никогда в жизни. Сгибать ноги в бедрах и в коленях так мучительно, что Нестор даже засомневался, что сможет стоять и ходить. Но он должен. Ему нужно смыться отсюда!.. Поехать куда-нибудь и убить время… до четырех дня, когда начнется дежурство. Он спускает ноги с кровати и осторожно садится… с минуту сидит бессильно…:::::: Нет, мне плохо… Я не могу подняться. Тогда что ты намерен делать, околачиваться здесь, дожидаться новых тычков?:::::: Усилием воли он заставляет себя – сущая пытка! – подняться. Опасливо, крадучись, идет на цыпочках в гостиную и, остановившись возле одного из двух во всем домишке Камачо окон на улицу, глядит на женщин. И выше и ниже по улице они уже вышли, хотя и суббота, поливать бетонные площадки перед домами.

      Мужчины в Хайалии